УДК 316.014:913

DOI: 10.17072/2078-7898/2017-4-604-613

О ВОЗМОЖНОСТИ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ СУБСТАНЦИОНАЛЬНОЙ,
РЕЛЯЦИОННОЙ И ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИЙ
ПРОСТРАНСТВА В СОЦИОЛОГИЧЕСКОМ АНАЛИЗЕ ГОРОДА

Прокофьева Алена Викторовна
старший преподаватель кафедры социологии

Пермский государственный национальный исследовательский университет,
614990, Пермь, ул. Букирева, 15;
e-mail: prokofyeva.alena@gmail.ru
ORCID: 0000-0001-6199-3219

Активизация урбанистических исследований сопровождается разнообразием подходов, при этом по-прежнему остается неоднозначной трактовка одной из ключевых категорий — категории пространства. В условиях многоаспектности самого феномена городского пространства и, следовательно, его статуса — предметного поля нескольких дисциплин представляется необходимым анализ философских концепций пространства в их соответствующем социологическом преломлении. В статье представлен анализ субстанциональной и реляционной трактовок пространства, их сравнение, рассматриваются особенности применения каждой из этих интуиций пространства к анализу городского пространства. Следствием субстанциональной трактовки пространства в социальных науках является пространственный детерминизм и игнорирование как действующего субъекта, так и социальных фактов. Более продуктивным для социологии города представляется синтез реляционной и эпистемологической (кантовской) трактовок пространства. Первая позволяет анализировать город как топологический объект, находящийся одновременно и в физическом, и в сетевом пространстве и зависящий в своем существовании от сохранения конститутивного ядра как отношений самого города с другими топологическими объектами, так и отношений между составляющими его элементами. Кантовская концепция пространства, взятая за основу социологизма в понимании городского пространства, ориентирует на использование арсенала понимающей социологии при анализе смыслов, которыми наделяют пространство действующие субъекты. Соединение данных подходов позволяет, с одной стороны, уйти от проблемы пространственного фетишизма — логического следствия субстанциональной трактовки, что представляется значимым для социологической трактовки города (и его пространства) как социального феномена. С другой стороны, не исключать пространство как категорию из предметного поля социологии в силу его несоответствия в субстанциональной трактовке критериям социологизма. Оба подхода позволяют связать между собой пространство, субъекта, действующего интенционально по отношению городскому пространству и содержащимся в нем объектам в соответствии с субъективными смыслами, и социальные факты, конструируемые индивидами в своем повседневном бытии и оказывающие на них обратное влияние.

Ключевые слова: реляционная концепция пространства, субстанциональная концепция пространства, городское пространство, социология пространства, урбанистические исследования.

Введение

Актуальность философских оснований анализа городского пространства связана как со сложностью самого феномена, так и с современной урбанистической теорией, к которой на данном этапе ее развития предъявляется требование междисциплинарности. По Е. Трубиной, современное состояние городских исследований свидетельствует о том, что «урбанистическая теория возможна только как междисциплинарная теория» [1, с. 9]. Такой подход представляется продуктивным и вписывается в постнеклассический тип научной рациональности с его акцентом на междисциплинарные комплексные исследовательские программы, в которых специалисты из разных областей знания анализируют «человекоразмерные» объекты. В комплексе дисциплин, занимающихся анализом города и его составляющих, на данный момент наблюдается обилие теоретико-методологических подходов и направлений исследований, что связано как с разнообразием общественных отношений в городе, так и с усложнением самого феномена города. Все это требует критического осмысления методологического аппарата городских исследований, который в условиях сложности самого феномена и междцисциплинарности его анализа должен быть построен на философских основаниях. Анализ названных философских подходов изучения пространства в качестве методологических оснований урбанистических исследований позволит сформулировать принципы их применения в социологическом анализе городского пространства.

В философии категории «пространство» и «время» обозначают формы бытия материальных феноменов. Первая категория призвана отражать их сосуществование (в пространстве), вторая — продолжительность их существования, кардинальные изменения в их качестве (развитие). Представления о пространстве и времени являются основой любой научной и ненаучной (религиозной) космологии, конструируют картину мира. Пространство, основополагающая категория не только философии, но и целого ряда отраслей научного знания, тем не менее понимается в них весьма абстрактно, что делает возможность сопоставления содержания данной категории в различных науках затруднительным. Кроме того, в результате развития наук трактовка пространства (или ее отсутствие) не воспринимается большинством научного сообщества как проблематичная. Это может касаться как сложившихся еще на заре становления в той или иной науке трактовок пространства, которые последующими поколениями ученых принимаются «как само собой разумеющееся знание», как это случилось, например, в географии. В социологии же в поздний классический период в силу методологической установки на социологизм произошло вытеснение на периферию или полное исключение категории пространства из социологического знания. На это обстоятельство А.Ф. Филиппов в приведенном в «Социологии пространства» систематическом обзоре работ С. Лаймена и М. Скотта, Ф. Лехнера и Дж. Урри указывает, что социологи знают, что деятельность пространственна, а социальные практики оформлены пространственными паттернами, однако не уделяют данной категории достаточного внимания [2, с. 18]. Если классики социологии (Г. Зиммель, Э. Дюркгейм, Р. Парк) могли рассуждать о значении пространства, о территориальных аспектах социальной жизни, то в дальнейшем в социологии «непосредственное отношение к пространству, интерес к контактам и очевидным местоположениям перестал быть не только теоретическим, но и каким бы то ни было научным интересом». Пространство в социологии воспринимается как определенная характеристика, которую необходимо учитывать в анализе социальных процессов, но никто из социологов не ставит проблему пространства в центр своей концепции («за исключением Э. Гидденса и Дж. Урри») [2, с. 23]. Понимание того, каким образом формировалось содержание основных категорий науки, какие стратегии избирались ее основоположниками для завоевания научной легитимности, а также каким образом определение междисциплинарных границ и характера взаимодействия с другими науками и в первую очередь с философией, повлияло на содержание основных понятий — весьма полезно для дальнейшего развития науки.

В целом в философии и науке можно выделить два основных подхода к трактовке пространства: субстанциональную и релятивистскую (реляционную). Кроме двух указанных трактовок, которые швейцарско-немецкий социальный географ Бенно Верлен также именует как ньютоновско-декартовская и лейбницевская соответственно, он выделяет третью — кантовскую [3]. Эти три философские интуиции пространства представляются ему необходимыми для понимания причин пространственного детерминизма в современной географии, мы будем использовать их для систематизации представлений о городском пространстве в социологии города.

Субстанциональная трактовка пространства (Р. Декарт, И. Ньютон)

В рамках субстанциальной концепции пространство, как и время, представляет собой особую сущность, оно существует само по себе, независимо от материальных объектов и процессов. Данный подход встречался уже в античности, в частности в учениях атомистов Демокрита и Эпикура о пустоте. Классическое свое завершение он получил в логике пространства И. Ньютона и Р. Декарта, мыслителей Нового времени, для которых было характерно стремление противопоставлять себя схоластической традиции, во многом опиравшейся на понятия и методы Аристотеля. Аристотелевская трактовка пространства как «места», как структуры и системы сосуществования всех мест ближе к противоположной для субстанциональной, реляционной трактовке.

Р. Декарт приравнивает пространство к протяжению, выступающему главным атрибутом пространства, через который оно познается, и отождествляет его с материей, независимой, т.е. существующей сама по себе. Пространство возводится Декартом в ранг сущего, и поскольку оно приравнивается к телесной субстанции, не может представлять собой ничто. Кроме того, пространство, как доказывает Декарт, отвергая идею атомизма, бесконечно делимо, хотя и не проницаемо для других частей пространства [4, с. 352–357].

У И. Ньютона пространство рассматривается как независимое от находящихся в нем тел и существующее прежде них. Однако вопрос об онтологическом статусе пространства вызывает затруднения: пространство не является ни телесной субстанцией, ни атрибутом, но некоей присущностью (affectio) всякого сущего. В «Математических началах натуральной философии» и «Оптике» бесконечное и вечное пространство предстает как необходимое проявление божественной сущности, отличное от нее (поэтому и абсолютное пространство без тел не есть пустота) [5, с. 30–33]. Пространство у Ньютона — своего рода субстанция сотворенного физического мира, из которой Творец производит тела посредством «закрытия» некоторых частей пространства. Бесконечное пространство, таким образом, выступает у Ньютона божественным чувствилищем, sensorium Dei, в котором Бог непосредственно видит и воспринимает все вещи.

Абсолютная или субстантивистская интуиция пространства по сути сводится к существованию пространства, независимого от происходящих в нем явлений и существующих вещей. Б. Верлен довольно критически относится к данному подходу применительно к социальной географии, утверждая, что итогом философских споров о пространстве стала невозможность поддерживать субстанциональную его трактовку. Опуская подробный разбор контраргументов субстанциональной трактовки, он предлагает своеобразный мыслительный эксперимент: «Если бы “пространство” было объектом, т.е. пригодным для исследования объектом, тогда мы могли бы указать на место пространства в физическом мире. Но это невозможно. Пространство не существует как материальный объект или как (содержательный) теоретический объект» [3, с. 33]. Верлен видит в качестве проблемы современной социальной географии, чьи исследовательские интересы во многом пересекаются с социологией города, пространственный детерминизм в анализе соотношения «пространства», «общества» и «субъективности». Причиной того, что географы принимают «пространство» или «ландшафт» не просто как объект, но как причину, детерминирующую социальные процессы, является приверженность субстантивистской интуиции пространства. Даже несмотря на явную попытку переориентации современной социальной географии на возвращение субъекта и на более адекватные модели объяснения социальных процессов, по его мнению, субъективность, человеческая деятельность и социальные факты так или иначе редуцировались к пространственным категориям. Необходимость постановки трактовки пространства в социальной географии на «социологические рельсы», а именно с опорой на теории действия, сближает современную проблематику этой науки с социологической, в которой, в свою очередь, ряд авторов актуализировали необходимость возврата к анализу пространства как социологической категории.

Применительно к социологии города, столь сильно критикуемая субстанциональная интуиция пространства оказывается довольно «живучей» [6]. Мысля в логике Декарта и Ньютона, город и пространство могут рассматриваться как отдельные категории, т.к. город может располагаться «в» пространстве. Для самого городского пространства может быть использована метафора аквариума, заполненного городской средой с физическими (инфраструктурой) и социальными объектами (людьми). Абсолютизация идеи пространства приводит в конечном итоге к пространственному фетишизму (Б. Верлен), в том числе и в урбанистике, когда значимыми представляются не те располагаемые в пространстве неживые объекты (городская инфраструктура) и живые объекты (индивиды и их действия) и их соотношение, а само пространство. Не считая узости и однобокости данной трактовки, не очень понятно, какие объяснительные модели она может предложить как для социологии города, так и для урбанистики в целом. Города, таким образом, представляются даже не средоточием людей, в них проживающих, или объектов, артефактов, созданных культурой, но просто протяженностью, пространством-контейнером.

Эпистемологическая трактовка пространства (И. Кант)

В философии Нового времени наряду с субстанциальной трактовой, пространство рассматривается не только «объективно», как связанное с физическими телами, но и «субъективно», как продукт сознания или восприятия. Подобной интерпретации придерживались Т. Гоббс с его идеей пространства как воображаемого образа существующей вещи и Дж. Локк, для которого пространство — субъективная идея расстояния между вещами или объема, синтезируемая чувственным восприятием вещей. В философской системе И. Канта пространство и время выступают априорными формами чувственного восприятия, благодаря которым упорядочивается наше созерцание [7, с. 403; 8, с. 144]. «Пространство не является эмпирическим понятием (Begriff), полученным в результате абстрагирования от внешнего опыта. Пространство — это необходимое представление и, следовательно, оно априорно» [3]. Под подобную форму чувственности наше сознание всегда подводит материал чувственного восприятия, и именно благодаря ей и становятся возможны априорные синтетические суждения математики (геометрии), необходимость и универсальность которых обеспечивается априорностью пространства. Пространство как трансцендентальная категория позволяет нам воспринимать мир как пространственный, оно часть нашей «внутренней оптики», упорядочивающей наш мир.

Развитие трансцендетально-субъективистской концепции пространства И. Канта можно найти в феноменологических исследованиях пространства в форме двух парадигм: парадигмы телесности (Э. Гуссерль, М. Мерло-Понти) и парадигмы значимости (М. Хайдеггер) [9, с. 211]. Первая ставит ориентированность пространства в зависимость от телесности субъекта, тело которого является центром оси координат, относительно которого выстраиваются все пространственные разделения: «здесь – там», «близкий – далекий», «правый – левый», «верх – низ» [9, с. 214]. В рамках парадигмы значимости смысл изначальной пространственности «тут-бытия» задается прагматическими возможностями той или иной ситуации жизненного мира, а именно тем, что оказывается в манипулятивной зоне действующего субъекта. В феноменологической социологии А. Шюца индивидуальные перспективы зависят от местоположения субъекта, его «здесь-и-сейчас», при этом предпосылка взаимности перспектив позволяют говорить от том, что знание места не индивидуально, это разделяемое участниками знание. «Место имеет смысл, и знание места есть знание этого социального смысла» [2, с. 142].

Применительно к социологии пространства и к социологии города эта, названная Верленом «эпистемологической», интуиция пространства говорит о невозможности его анализа отдельно от наблюдателя, познающего субъекта, и от субъекта действующего. В социологическом анализе значимой становится проблема смыслов, которыми наделяется пространство в целом и городское пространство в частности. В рамках социологической теории априорные категории пространства и времени признаются социальными. Э. Дюркгейм настаивает на социальном происхождении общих людям определенного положения и культуры форм мировосприятия и категорий, приводя примеры того, как люди, принадлежащие одной «цивилизации», понимают пространство схожим образом. Г. Зиммель отмечает важность для социологического анализа понимания того, как представляют себе пространство сами взаимодействующие. Город, таким образом, является результирующей тех смыслов, которыми наделяют его социальные группы, населяющие город. Представление о том, что каждая из этих групп отстаивает собственные, зачастую противоположные, интересы, открывает широкие возможности для теоретизирования в этой области — начиная от неомарксистских идей производства пространства А. Лефевра и его последователей, целого корпуса исследований политической борьбы городских элит в области социологии власти и заканчивая феноменологией городского пространства и исследованиями восприятия городского ландшафта К. Линча.

Реляционная трактовка пространства (Г.В. Лейбниц, А. Эйнштейн)

Субстанциальному подходу в трактовке пространства и времени в истории философии и науки противопоставляется реляционная концепция пространства и времени. Определенный ранний вариант реляционной трактовки пространства мы можем найти у Аристотеля в связи с его трактовкой понятия «место». Аристотелевский тезис «природа боится пустоты» предполагает анализ пространственной характеристики тела, его «места». Место не есть ни материя, ни форма, ни протяжение, но то, в чем помещается тело. Место пространственно, то есть трехмерно, и обладает некоей силой, обуславливающей движение относительно него, само при этом являясь неподвижным. Всякое тело движется к своему естественному месту, в котором тело покоится, целый космос в связи с этим трактуется как система естественных мест. Один из крупных отечественных социологов А.Ф. Филиппов в своей работе «Социология пространства» говорит о значимости различения и соотнесения понятий «место» и «пространство» в том числе и в рамках городских исследований¹. Кроме того, позиция Аристотеля представляется значимой для понимания пространства в социальной теории потому, что место в его системе мыслится неразрывно связанным с телом. В данном случае вновь можно обратиться к позиции Б. Верлена, активно выступающего за социологическую интервенцию концепции социального действия в социальную географию. Как здесь сочленяются место (пространство), тело и действие? У Верлена эта связка осуществляется следующим образом: раз действие предполагает действующего, а действующие обладают телом, то и подход, основанный на центральном положении действия, обладает определенной «материальностью». Действие, протекающее в пространстве, обладающем определенными объективными, материальными характеристиками, совершается индивидом, обладающим телом, также материальным по своей природе. При этом важно подчеркнуть, что действие трактуется не в бихевиористском ключе (для которого более активно используется понятие «поведение») как реагирование на стимулы внешней среды, а как обладающее смыслом и интенциональностью. Эти два обстоятельства позволяют акторам избегать «порабощения» пространством, которое в бихевиористском подходе получало бы интерпретацию среды, полной стимулов, на которые требуется реагировать, а сам актор лишался бы самостоятельности. Бихевиористская трактовка пространства также ведет к пространственному детерминизму, тогда как остальные составляющие — действующий субъект и социальное — лишаются объективного статуса и детерминирующей силы.

Другая значимая для реляционной трактовки пространства позиция выражена взглядами Г.В. Лейбница, полемизировавшего с С. Кларком, представляющим взгляды И. Ньютона по вопросам о сущности пространства и времени. Лейбниц настаивал на том, что пространство и время не существуют сами по себе, отдельно от объектов и процессов, а лишь представляют собой особые отношения между ними. Понятие пространства выражает лишь рядоположенность физических объектов, есть только отношение и порядок сосуществования как действительных, так и возможных явлений и вещей [10, с. 441] «Пространство — вообще ничто без тел, но оно есть возможность их размещения. (Лейбниц)» [3]. Если применить логику Лейбница к городскому пространству и довести ее до логической крайности, то городское пространство не может существовать вне горожан, его населяющих, вне урбанистических процессов, в нем протекающих, и объектов городской инфраструктуры, в нем размещенных. Говорить о городском пространстве отдельно от всего этого представляется бессмысленным и с практической, и с теоретической точек зрения.

Достижения современной науки (неевклидова геометрия, теория относительности и др.) во многом усилили именно реляционный подход к пониманию пространства и времени. В этом плане в первую очередь надо выделить достижения физики XX в., а именно создание теории относительности А. Эйнштейном. Специальная теория относительности доказала, что в реальном физическом мире пространственные и временные интервалы меняются при переходе от одной системы отсчета к другой. Теория относительности показала, что при увеличении относительной скорости движения системы отсчета (близкая к скорости света) пространственные интервалы сокращаются, а временные растягиваются. Теория относительности обнаружила еще одну существенную сторону пространственно-временных отношений материального мира — глубокую связь между пространством и временем, показав, что в природе существует единое пространство-время. В специальной теории относительности А. Эйнштейна пространство является четырехмерным пространством Минковского (время может быть принято за мнимую пространственную координату) и представляет собой псевдоевклидово многообразие, в котором находятся различные физические поля. Концепция единого пространства–времени была воспринята и другими, в том числе гуманитарными науками; определенный интерес для нас в данном случае представляет понятие «хронотоп». Данное понятие было введено физиологом А.А. Ухтомским и означало «закономерную связь пространственно-временных координат», в контексте человеческого восприятия предполагалось, что «с точки зрения хронотопа, существуют уже не отвлеченные точки, но живые и неизгладимые из бытия события» [11, с. 342–347]. Затем понятие «хронотоп» было инкорпорировано в литературоведение М.М. Бахтиным и получило распространение в истории и культурной антропологии (А. Гуревич) и социальной психологии, в которой оно трактуется как некоторая характерная коммуникативная ситуация, повторяющаяся в определенном времени и месте (например, хронотоп больничной палаты или хронотоп школьного урока). В социологии города своеобразное преломление концепция хронотопа получила в работе «Образ города» К. Линча, создателя метода ментального картографирования города. При этом «Образ города» — это анализ городского хронотопа не с позиции профессиональной установки, а с позиции человека, живущего в городе и воспринимающего формы его среды [12]. Города — это продукт деятельности многих людей, постоянно изменяющих их структуру, в котором не может быть статичности, а есть непрерывная последовательность состояний. «Будучи сформированным, образ начинает ограничивать круг воспринимаемого в нем, сам же он постоянно испытывается в столкновении с отфильтрованными через него впечатлениями в процессе неустанного взаимодействия» [13, с. 15].

Специальная и общая теории относительности указали не только на связь пространства и времени между собой, но и на их связь с состояниями движущейся материи, характером поля тяготения и взаимным расположением тяготеющих масс. В городе метафоричное искривление пространства и изменение хода времени можно наблюдать в трансформации одних мест на другие при изменении количества участников или самих объектов городской среды. Выход определенного количества горожан на площадь или эспланаду, равно как и добавление в эти места определенных объектов (фестивального городка, открытой концертной сцены или трибуны для публичных выступлений) может трансформировать это место в публичное. Несомненно, что рефрейминг места будет напрямую связан с наделением его другими смыслами, однако и количество участников будет играть определенную роль. Иллюстрацию этого принципа мы можем найти у Л. Лофланд, описавшей превращение одного из того же пространства в частную местно-локальную или публичную сферу. Превращение частной резиденции в дом-музей с экскурсиями, бронирование ресторана под частное обслуживание семейного торжества, организация свадьбы в пространстве открытого парка — все это примеры переключений между сферами — от придания статуса публичности до создания внутри публичной сферы «пузырей» приватного [14]. Так она описывает, используя понятие «путешествующие стаи» (traveling pack), ситуацию, когда достаточно большая группа хорошо знающих друг друга людей и имеющих устойчивую идентификацию с группой может создавать «пузыри» приватного в публичном пространстве. Их достаточное число, и личные связи между собой создают ситуацию защиты и взаимной поддержки, порождающей самоуверенность таким образом, что их поведение может существенным образом отличаться от других людей, находящихся в этом пространстве. Например, именно достаточное количество участников и интенсивность их общения позволяет группе подростков превращать публичное пространство аэропорта в свою местно-локальную территорию, навязывая окружающим свои образцы поведения.

Реляционная концептуализация пространства порождает не-физическую и не-географическую модель мышления о городе [6]. Поскольку пространство в такой трактовке лишается не только причиняющей силы, но и онтологического статуса, являясь лишь характеристикой соположения, сосуществования тел, это открывает перспективы для рассмотрения города как топологического объекта. Именно подобным образом рассматривает город ключевой теоретик пространства в акторно-сетевой теории Дж. Ло. Города не находятся в пространствах-контейнерах, они сами являются пространственными объектами, понимание чего диктует нам необходимость рассмотрения как порядка отношений, составляющих их элементов, так и их соотношения с другими объектами вне пределов его географической локации (с другими городами и поселениями иного типа, аэропортами, границами, природным ландшафтом и т.д.). Можно предположить, что некоторые города в большей степени определяются своими внешними отношениями, а некоторые — внутренними. Образование провалов на стратегически важном для города месторождении или банкротство градообразующего предприятия могут привести в перспективе к его исчезновению в том случае, если город конституируется в первую очередь внутренними отношениями. Есть города, «как правило, крупные столичные мегаполисы, непрерывно меняющиеся внутри, но сохраняющие свое положение в отношениях с другими городами, регионами, центрами силы» [6].

Смерть и жизнь городов как сетевых пространственных объектов обуславливается сохранением или потерей непрерывности формы. Согласно Дж. Ло, «объекты представляют собой эффект некоторых устойчивых множеств или сетей отношений. Наше фундаментальное допущение таково: объекты сохраняют свою целостность до тех пор, пока отношения между ними устойчивы и не изменяют своей формы» [15]. К примеру, каков был разрыв формы как внутренних, так и внешних отношений, приведший к потере Детройтом статуса «автомобильной столицы мира» в последней чевтерти XX в.? Сеть отношений, конституировавших Детройт, видоизменилась как на макроуровне из-за нефтяного и энергетического кризисов 70-х гг., переноса крупными корпорациями своих промышленных производств в Азиатско-Тихоокеанский регион, так и на мезоуровне — из-за окончания крупных и длительных военных конфликтов, которые обеспечивали город правительственными военными заказами, и антивоенных стачек и забастовок американских профсоюзов, и на микроуровне — из-за субурбанизации, ставшей итогом массовой автомобилизации населения, финансового упадка в силу отъезда платежеспособного населения, и геттоизации городского центра. Если в случае Детройта изменение сети внешних и внутренних отношений, социальных и пространственных составляющих города (перенос производств, сокращение прибылей и инвестиций, пространственные изменения в самом городе, изменение состава населения) привело к «негомеоморфному преобразованию топологической формы города» [6, с. 28], то в случае с Лондоном XVII в. подобного морфогенеза не произошло. Видоизменение его пространственных границ, массовая вспышка чумы (Великая чума 1665–1666 гг.), уничтожившая одну пятую часть населения города, Великий лондонский пожар 1666 г., нанесший серьезный урон инженерной и социальной городской инфраструктуре (уничтожено 60 % жилых домов и 87 церквей), несмотря на масштабность последствий, не задели конститутивное ядро отношений. Казалось бы, из-за таких масштабных потерь внутреннего характера должен был произойти «разрыв формы». Однако поскольку более значимым оказалось сохранение положения во внешней сети отношений с другими городами Великобритании и другими регионами и странами, после сравнительно небольшого периода восстановления Лондон не просто продолжал оставаться британской столицей, но и утвердился к концу XVII в. как один из самых крупных финансовых центров Европы. Таким образом, город сосуществует как в пространстве географическом, так и в пространстве сетевом, что позволяет ему оставаться собой до тех пор, пока сохраняются их устойчивые внутренние и внешние отношения, включающие в себя как социальные, так и физические объекты. В такой трактовке городское пространство представляется многомерным, сложным явлением, требующим реляционного понимания. Городское пространство и его качества есть результирующая коллективных действий по созданию мест, которая включает различные человеческие и нечеловеческие актанты и отношения между ними. Такое понимание городского пространства включает в себя и связь между ситуациями (жизненного мира) и их восприятием (субъективным и интерсубъективным) субъектами действия. Вместо того чтобы рассматривать пространство как «контейнер, в котором мир продолжается», синтез реляционной и феноменологической концепции пространства позволяет видеть его, с одной стороны, в качестве продукта действия социальных, субъективных и физических составляющих, а с другой стороны, в качестве условия и фактора протекания действия и взаимодействия как между субъектами, так и между человеком и средой.

Выводы

Подводя итог рассмотренным концепциям и подходам, следует отметить неразрывную, но не всегда рефлексируемую исследователями-социологами связь между философскими подходами к трактовке пространства и социологическими принципами анализа городского пространства. Субстанциональная, реляционная и эпистемологическая (кантовская) трактовки пространства находят свое воплощение и в социологических подходах к рассмотрению пространства города. Субстанциональная концепция пространства является довольно распространенной в социологической теории, поскольку, по мнению А.Ф. Филиппова, в анализе городского пространства социологам крайне сложно отказаться от метафоры пространства-контейнера. Несмотря на это, метафора не представляется нам достаточно плодотворной, поскольку ведет к игнорированию роли действующего субъекта, что довольно парадоксально для социологии. Однако и в этой области наблюдаются некоторые сдвиги, в частности в рамках теории информационного общества. Так, М. Кастельс предлагает рассматривать город скорее как «пространство потоков», а не «пространство мест». Этот подход имеет свои корни в релятивисткой трактовке пространства, которая представляется нам более перспективной. Еще одно интересное воплощение она получает в рамках социальной топологии Дж. Ло и рассмотрении в рамках данного подхода города как топологически множественного объекта. Этот новый подход, смещающий анализ на сети и потоки, представляется перспективным, поскольку дает новые возможности для исследования, одновременно возвращая к важным методологическим вопросам и обогащая понимание предмета науки. В силу специфики самого городского пространства в его связи с социальным плодотворным представляется и эпистемологическая трактовка пространства И. Канта. Данный подход Канта нашел свое воплощение в концепциях Г. Зиммеля и Э. Дюркгейма на классическом этапе становления социологической теории. Однако и по сей день он не теряет свою актуальность, поскольку мы наблюдаем регулярное возвращение к работам Г. Зиммеля в рамках урбанистической социологии. Именно соединение лейбницевской интуиции пространства с кантианской позволяет в анализе города гармонично связать между собой субъекта, действующего интенционально по отношению городскому пространству и содержащимся в нем объектам в соответствии с субъективными смыслами, социальные факты, конструируемые индивидами в своем повседневном бытии и оказывающие на них обратное влияние, и пространство, воспринимаемое не только как физическое, но и как сетевое.

Дальнейший анализ философских оснований городских исследований, в частности анализ городского пространства, должен существенно обогатить как урбанистическую теорию, так и социологию города, создать для нее более прочную методологическую базу, фундамент для сближения различных подходов и дисциплин, занимающихся изучением города. Выбор же предельно общего, общенаучного, философского подхода к пространству будет зависеть от тех аспектов, которые являются ключевыми для каждого исследования в каждом конкретном случае.

Список литературы

1. Трубина Е.Г. Город в теории: опыты осмысления пространства. М.: Новое литературное обозрение, 2011. 520 с.
2. ФилипповА.Ф. Социология пространства. СПб.: Владимир Даль, 2008. 285 с.
3. Верлен Б. Общество, действие и пространство. Альтернативная социальная география / пер. с англ. С.П. Баньковской // Социологическое обозрение. 2001. Т. 1, № 2. С. 26–47.
4. Декарт Р. Первоначала философии. 1644 // Сочинения: в 2 т. М.: Мысль, 1989. Т. 1. С. 352–357.
5. Ньютон И. Математические начала натуральной философии. М.: Наука, 1989. 688 с.
6. Вахштайн В. Пересборка города: между языком и пространством // Социология власти. 2014. № 2. С. 9–38. URL: http://socofpower.rane.ru/2-2014-ot-megapolisa-k-geteropolisu (дата обращения: 20.02.2016).
7. Кант И. О форме и принципах чувственно воспринимаемого и умопостигаемого мира // Сочинения: в 6 т. М.: Мысль, Т. 2. 510 c.
8. Кант И. Критика чистого разума // Сочинения: в 6 т. М.: Мысль, 1966. Т. 3. 799 с.
9. Бейдаш Ю.А. Анализ пространства в феноменологии Эдмунда Гуссерля и Мориса Мерло-Понти // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2014. № 4(28). С. 211–218.
10. Лейбниц Г.В. Переписка с Кларком // Сочинения: в 4 т. М.: Мысль. 1982. Т. 1. 636 с.
11. Ухтомский А.А. Доминанта. СПб.: Питер, 2002. 448 c.
12. Михельсон М.О. Пространство и время городской культуры: проблема соотнесения принципов диахронии и синхронии // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. 2006. Т.1, № 18. С. 66–70. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/prostranstvo-i-vremya-gorodskoy-kulturyproblema-sootneseniya-printsipov-diahronii-i-sinhronii (дата обращения: 12.09.2017).
13. Линч К. Образ времени // Образ города. М.: Строитель, 1982. 328c.
14. Lofland L. The Public Realm: Exploring the City’s Quintessential Territory. N.Y., 1998. 326 p.
15. ЛоДж. Объекты и пространства // Социология вещей / под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего. С. 233–244.

Получено 03.10.2017

Просьба ссылаться на эту статью в русскоязычных источниках следующим образом:

Прокофьева А.В. О возможности использования субстанциональной, реляционной и эпистемологической концепций пространства в социологическом анализе города // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. 2017. Вып.4. С. 604–613. DOI: 10.17072/2078-7898/2017-4-604-613

 

1 Пространство может трактоваться либо как а) определенное место (нечто обозримое и включающее в себя тела), либо как б) место, включающее множество мест, либо как в) совокупное пространство, так сказать, «пространство с большой буквы», в котором только и обнаруживаются все возможные места, т.е. пространство как идея [2, с. 52].