УДК 101.1:323
DOI: https://doi.org/10.17072/2078-7898/2019-3-320-330
Биополитика и биополитическая экономия: сущность концептов
Желнин Антон Игоревич
кандидат философских наук, доцент кафедры философии
Пермский государственный национальный исследовательский университет,
614990, Пермь, ул. Букирева, 15;
e-mail: antonzhelnin@gmail.com
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-6368-1363
Статья посвящена феномену биополитики. Реализуется попытка прояснить производственно-экономические основания биополитики (в частности вводится и исследуется концепт «биополитической экономии»). С другой стороны, проводится разграничение между биополитикой и биовластью. Биовласть — относительно новый вид власти, распространяющийся на витальные основы жизни человека и общества. Биовласть является яркой разновидностью «мягкой власти», не предполагающей прямой контроль и эксплуатацию, а действующей опосредованно: например, через искусственное конструирование и навязывание новых потребностей, продвижение новых видов товаров и услуг. Одним из косвенных агентов биовласти выступает медицина, которая в результате процесса интенсивной медикализации общества стала включать в поле своей юрисдикции все большее количество жизненных ситуаций и проблем. Несмотря на свою «мягкость», биовласть не перестает быть властью, так как сохраняется асимметрия между ее субъектами и объектами. Политэкономический подход является перспективным в анализе биовласти, так как последняя имеет экономические корни и, по сути, возникает как расширение власти капитала, следствие его экспансии на новые сферы с целью поиска источников извлечения прибыли. Так, некоторые теоретики пишут о «биокаптиале» как о новой форме последнего. Вместе с тем в современном обществе заметна новая глобальная тенденция, связанная со все более масштабным обращением к горизонтальным способам социального взаимодействия. Многие из них основываются на сетевом принципе и предполагают широкую автономию, коммуникативное и кооперативное равноправие ее субъектов. Вследствие такой трансформации властная асимметрия постепенно «сглаживается». В данном контексте перспективно рассматривать биополитику не как простое выражение биовласти, а как потенциально качественно новый способ взаимодействия между людьми, общественными группами и институтами по поводу биологических аспектов своего существования вплоть до возможности разумного управления ими. Последнее должно быть понято не как прямой контроль, а как прогнозирование и планирование с целью наиболее оптимального функционирования и развития биологии человека.
Ключевые слова: биополитика, биовласть, биополитическая экономия, биоэкономика, биокапитал, биокапитализм, мягкая власть, медицина, медикализация, управление, планирование.
Введение
Биополитика является чрезвычайно популярным современным концептом [Lemke T. et al., 2011]. Несмотря на различия в его интерпретациях [Самовольнова О.В., 2017], теоретики так или иначе отмечают, что данный феномен связан с распространением, экспансией властных механизмов на витальные стороны жизнедеятельности людей. Вместе с тем феноменологический факт расширения поля власти может иметь совершенно разное теоретическое объяснение в рамках той или иной парадигмы, что во многом связано с различием в понимании природы власти и сферы политики как таковых. Думается, перспективным для понимания сущности феномена биополитики может явиться политэкономический подход, который может вскрыть ее основания в соответствии не только с известным принципом «политика — концентрированное выражение экономики», но и с фундаментальным подходом, который в конечном счете связывает суть того или иного социального феномена с особенностями способа производства и его изменениями. Способ производства может быть понят с точки зрения не только экономики, но и антропологии — как конкретно-исторический модус производства человеком самого себя. Актуальность этой связи заключается еще и в том, что природа человека имеет иерархический характер и включает в себя, наряду с чисто социальными феноменами, биологическую сторону. Соответственно, процесс производства неотъемлемо обладает собственным биологическим фундаментом; в свою очередь, человеческая биология требует регулярного воспроизводства, которое реализуется во многом посредством потребления произведенного. Повторное признание наличия у человека, помимо «неорганического тела» (природы как всеобщего предмета труда), собственного «органического тела» с особой внутренней логикой, заставляет некоторых теоретиков современного марксизма все чаще прибавлять к термину «органический» приставку «био» [Рыбин В.А., 2018].
Начало применения политэкономического подхода по отношению к биополитике было положено М. Хардтом и А. Негри, которые во-многом опирались на концепции М. Фуко, Дж. Агамбена, Ж. Делеза и Ф. Гваттари, критически пересмотрев их теории в русле производственной парадигмы. По их мнению, биополитическая власть — это власть, распространяющаяся на абсолютно все стороны и аспекты человеческой жизнедеятельности: «Наивысшая функция этой власти — охватить все сферы жизни, а ее важнейшая задача — управление жизнью. Таким образом, биовласть обращается к ситуации, в которой ставка делается непосредственно на производство и воспроизводство самой жизни… Когда власть становится биополитической, социальное тело целиком поглощается машиной власти и развивается в ее виртуальности. Таким образом, власть выражает себя как контроль, полностью охватывающий тела и сознание людей и одновременно распространяющийся на всю совокупность социальных отношений» [Хардт М., Негри А., 2004, c. 36–37]. Хардт и Негри доказывают, что субъектом биовласти является глобальный капитал, ищущий все новые пути извлечения прибыли и далеко не всегда имеющий политическое (государственное или надгосударстенное) «лицо». Биовласть — это по своей природе экономическая власть, целью которой является явная или скрытая эксплуатация в рамках производства, понимаемого предельно широко как производство жизни, «жизненного мира» в его целокупности. Вместе с тем их подход создал некоторые препятствия для дальнейшего концептуального анализа. Прежде всего, это чисто терминологическая неопределенность в соотношении понятий «биополитика» и «биовласть»: иногда они отождествляются, но чаще биополитика рассматривается как простое приложение к биовласти или ее выражение [Барбарук Ю.В., Барбарук А.В., 2018]. Второе ограничение — идеологическое: оно связано с сугубо негативным отношением к биополитике, вызванным критикой системы неолиберализма, порождением которой она считается. Цель статьи — показать, что эти ограничения взаимосвязаны, и наметить пути их успешного преодоления при использовании и концептуальном углублении содержания политэкономического подхода.
Биокапитал
Действительно, современные феномены массового «внедрения» капиталистической логики в область человеческой биологии совершенно закономерно вызывают критику. Все чаще в разных ракурсах говорится о биокапитализме как качественно новой стадии «позднего» глобального капитализма [Peters M.A., Venkatesan P., 2010]. С этой же позиции критики трактуется и биовласть, которая, повторимся, понимается как власть капитала, диффузно проникающая во все новые сферы существования вплоть до бытовой повседневности. Стоит согласиться с тем, что в случае биовласти ее объектом выступает психосоматическое бытие человека во всей его целостности [Чешко В.Ф., Глазко В.И., 2009]. M.H. Nadesan отмечает, что биовласть является предпочтительной для современной неолиберальной системы: создавая иллюзию максимальной эффективности и «всеобщего процветания» при сохранении формальной свободы субъектов через принцип laissez-faire, распространенный на все стороны жизни (в том числе витальные), она де-факто «может также служить интересам накопления капитала и рыночных сил путем выявления и оптимизации жизненных сил населения, максимизируя их потенциал как людских ресурсов и их полезность для рыночной капитализации. Таким образом, биовласть может дополнять и расширять власть капитала для экспроприации ценных ресурсов из производственных отношений» [Nadesan M.H., 2008, p. 3]. Вместе с тем некоторые ученые оспаривают идею того, что биовласть — это достояние сугубо современной эпохи. Авторы сборника с говорящим названием «Построение нового биокультурального синтеза: политэкономические перспективы человеческой биологии» пытаются проследить конкретно-исторические изменения формата взаимоотношений между производственно-экономической сферой и биологией человека. Одним из перспективных «мостов» для этого является адаптация, выступающая инвариантным механизмом существования живого, в том числе и человека. Меж тем они также занимают позицию критики, указывая на то, что в антагонистических обществах речь идет скорее о дезадаптации, чем об успешной адаптации: «Адаптационная перспектива оценивает, как люди отвечают на неблагоприятные условия, их потенциал для восстановления, когда их принципиальные ответы подорваны. Люди, пойманные в сети эксплуатации, пытаются приспособиться к ограничениям, наложенным на них» [Building a new biocultural synthesis.., 2010, p. 66–67]. N. Rose констатирует, что можно говорить не столько о биополитике, сколько о биоэкономике: «Переформатирование человеческих существ протекает внутри новой политической экономии жизни, в которой, по крайней мере частично, биополитика превратилась в биоэкономику» [Rose N., 2007, p. 17]. Последняя представляет собой продолжение рыночной системы со всеми ее составляющими: «Биоэкономика и ее составляющая (биокапитал) репрезентированы через показатели темпов роста инвестиций, числа компаний, доходности капитала, количества продуктов, поступивших на рынок, которые делятся на сектор, страну, регион и рассчитываются на годы вперед для демонстрации их роста или снижения» [Rose N., 2007, p. 18]. Биокапитал является здесь центральным понятием, однако его не следует мистифицировать. Справедливо отмечается, что политэкономический анализ должен избегать «фетишизации всего “био”», помня, что такие феномены порождены приложением старых рыночных механизмов к новым источникам прибыли, например, капитализацией новейших биомедицинских технологий [Birch K., Tyfield D., 2013]. Биокапитал является только этапом экспансии капитала, его несубстанциальным «зеркалом» на витальном уровне общественной жизни.
Биовласть
Вместе с тем когда речь идет об эффектах контроля и эксплуатации капиталом биологических сторон жизни, более релевантно говорить именно о биовласти. Понятие «власть» генеалогически выражает иерархические отношения господства – подчинения. Даже предельно общие трактовки власти сохраняют эту асимметрию, понимая под ней способность субъекта системно оказывать влияние на объект [Ледяев В.Г., 2000]. Власть необходимо отличать от принуждения и чистого насилия: «Власть поэтому следует отличать от принуждения к какому-либо конкретному действию. У того, кто подвергается принуждению, возможности выбора сводятся к нулю... Принуждение означает отказ от преимуществ символической генерализации, отказ от того, чтобы управлять селективностью партнера… Каузальность власти заключается в нейтрализации воли подчиненного, а вовсе необязательно в ее сломе» [Луман Н., 2001, с. 18–19, 23]. Близкой позиции придерживается и Дж. Агамбен, полагая, что атрибутом власти является способность повелевать (т.е. управлять волей): «Власть перестает существовать не тогда, когда ей не повинуются более или менее в полной мере, но тогда, когда она перестает отдавать приказы» [Агамбен Дж., 2013, с. 30]. Современная неолиберальная система действует на свои объекты по большей части косвенно и ненавязчиво, что позволяет ввести понятие «мягкая власть» [Nye J.S. Jr, 2004]. Биовласть является ярким примером такого типа власти; она диффузно проникает в разные сферы жизни, избегая при этом прямого контроля и принуждения: «Биовласть — власть “невидимая” и именно поэтому эффективная... Биовласть работает таким образом, что объект, подчиненный властному воздействию, просто перестает ощущать какое-либо давление, осознавая нечто происходящее как нечто, что свойственно ему» [Аласания К.Ю., 2018, с. 74–75]. Однако скрытый императив не перестает быть императивом. Еще Г. Маркузе отмечал, что одним из способов функционирования развитого капитала является манипулятивная «игра» с потребностями человека посредством управления уже имеющимися, конструирования и навязывания новых с целью искусственного повышения потребительского спроса [Маркузе Г., 2003]. Такая консьюмеризация является магистралью и для биовласти. Интересно предположение о том, что если бы с помощью биотехнологий можно было «отменять» старение и смерть, то это стало бы, по сути, потенциально бесконечным источником для извлечения капиталом прибыли и главным механизмом поддержания его дальнейшего существования [Harari Y.N., 2016]. Но даже в отсутствие «эликсира вечной молодости» новейшие биомедицинские открытия успешно коммерциализируются и продвигаются на рынок, так что можно констатировать «широкомасштабную капитализацию бионауки и мобилизацию ее элементов внутрь новых отношений обмена» [Rainbow P., 2006, p. 203]. Наконец, можно констатировать наличие тенденции медикализации, когда все большее количество проблем рассматриваются лежащими в сфере влияния медицины. Ее, однако, не стоит понимать как просто линейную тенденцию экстенсивного расширения поля ее гоподства — процесс является обоюдным: медикализация и демедикализация могут протекать синхронно, но меж тем ведущей все-таки признается тенденция к «экспансии медицинской юрисдикции» [Conrad P., 2007, p. 7]. Это также дает дополнительные возможности для диссеминированного влияния биокапитала на жизнь в ее целокупности.
Оккупация капиталом сферы человеческой биологии представляет собой своего рода завершение круга, так как идеи «саморегуляции», «естественности» и «невмешательства», лежащие в основе рыночной системы, исторически имели в самом начале телесно-натуралистические коннотации. Установление биовласти со способностью контроля сознаний и потребностей людей позволяет говорить уже не о теоретическом редукционизме, а о вполне реальной биологизации жизни массы людей. Так, высказывается мнение о том, что «историческому насилию биовласти» начинает противостоять «новое технологизированное тело бедных» [Cocco G., Cava B., 2018, p. XVIII]. Речь в первую очередь идет о населении периферийных, бедных и одновременно бурно индустриализирующихся стран, в которых рынок ориентирован на удовлетворение их первичных, витальных потребностей. Но и в высокоразвитых постиндустриальных странах также можно говорить о подобной биологизации, только другого уровня: качество жизни в этих странах все больше оценивается с точки зрения биологии и медицины, доступ к тем или иным биомедицинским технологиям, облеченным в форму товаров и услуг, оказывается символом достатка и престижа. Причем речь идет не только о «привилегированных» методах терапевтического лечения, но и способах определенного «улучшения» тех или иных своих биологических характеристик, которые обобщенно получили наименование «human enhancement» [Human enhancement, 2010]. Границы последнего активно обсуждаются не только ввиду порождаемых им угроз морального плана, но и ввиду того, что их массовая коммерциализация потенциально способна привести к новому виду неравенства, который может иметь не внутривидовой, а межвидовой (люди vs. сверх/постлюди) характер. В целом очевидно, что во всех случаях капиталистическая форма биовласти активно формирует новый вид фетишизма, когда человеческая личность не только отделяется от своей деятельности, противостоящей ей в виде отчужденого и одновременно навязываемого многообразия товаров и услуг, но и все больше «заслоняется» существенно объективированной жизнью собственного тела, рассматриваемого как один из приоритетных источников потребления.
Биополитика
Вместе с тем некоторые тенденции позволяют видеть перспективы эволюции данных феноменов. Биополитика, как политика sui generis, по определению предполагает наличие субъектности, то есть активной позиции в реализации соответствующей деятельности. Именно это, по нашему мнению, отличает биополитику от биовласти, построенной (как и любая власть) преимущественно на «вертикальных» отношениях иерархии и субординации. А.В. Олескин полагает, что в современной биополитике начинают постепенно выделяться «горизонтальные (сетевые) структуры, отличающиеся отсутствием единого водителя ритма. Здесь сосуществуют, конкурируют, сложным образом взаимодействуют множество центров активности — частичных лидеров» [Олескин А.В., 2007, с. 1084–1085]. Это является специфическим отголоском более общей тенденции к децентрализации современной жизни, переходу к «мягким» формам власти и росту коммуникативно ориентированной самоорганизации. М. Кастельс, провозгласивший грядущее сетевое общество, в другой своей книге «Коммуникативная власть» отмечает, что «вертикальная форма коммуникации оказывается сломана в мире, характеризуемым превалированием горизонтальных сетей мультимодальной коммуникации», и что «диффузия горизонтальных коммуникационных сетей глубоко модифицирует практику власти в ряде социальных и институциональных измерений» [Castels M., 2013, p. XXII, XXIV]. Данная глобальная тенденция с далеко идущими последствиями может сигнализировать и о возможности смены формата «коммуникации» человека со своей биологией. Ее по-своему уловил Дж. Агамбен, отметивший, что «единственной сколько-нибудь серьезной задачей остается забота о биологической жизни и “интегральное управление” ею» и что «сама естественная жизнь и ее благосостояние как бы становятся последней исторической задачей человечества» [Агамбен Дж., 2012, c. 93]. Если абстрагироваться от итоговой идеи «конца истории», то можно вычленить указание на то, что человечество может перейти к формату разумного управления своей биологией.
Несколько конкретных трендов явно или косвенно указывают на рационализацию биополитического поля. Один из них — это революционные изменения в современной медицине, в частности, переход к ее превентивным и персонализированным формам (4-P медицина), что предполагает приоритет профилактики, раннюю диагностику заболеваний (или предрасположенности к ним) через обнаружение их биомаркеров и предикторов, все более полный учет индивидуальных особенностей организма пациента вплоть до генетического уровня, создание таргетных препаратов, широкую работу по сопутствующей лечению коррекции образа жизни, усиление экологической составляющей в медицине и т.д. Однако было бы неверным ограничивать данные трансформации только чисто медицинской сферой. Те же бурные процессы медикализации осложняют проведение границы между медициной и не-медициной в жизни человека и общества: еще М. Фуко писал, что «дьявольское в настоящей ситуации то, что каждый раз, когда мы хотим обратиться к области вне медицины, мы обнаруживаем, что она уже медикализирована» [Foucault M., 2004, p. 14]. Несмотря на описанные выше негативные следствия медикализации, по нашему мнению, не стоит поддаваться алармистским настроениям и рассматривать ее только в инфернальном свете. Она не является полностью результатом манипулирования, но косвенно свидетельствует и о все более возрастающем внимании человека к витальным аспектам своего бытия, о желании сознательно их улучшить. Медикализация сама способствует автономизации пациента, переносу центра тяжести с лечения болезни на ее предупреждение или раннее обнаружение, а также мотивации улучшить параметры своего здоровья даже в отсутствие болезни, что предполагает повышение уровня рациональности по отношению к нему. Вместе с тем в данном случае речь идет о сфере индивидуального выбора личной жизненной стратегии. Возникает непраздный вопрос: можно ли говорить в потенции о биополитике на надындивидуальном, общественном уровне?
Когда речь заходит о возможности социального управления биологией людей, то на ум приходят известные антиутопии, причем сценарий О. Хаксли ввиду популярности механизмов мягкой власти является в значительной степени более реалистичным, чем сценарий того же Оруэлла: «Почти полного контроля над обществом власть достигает путем систематического поощрения желательного поведения с помощью множества видов практически ненасильственного манипулирования — физического и психологического» [Хаксли О., 2018, с. 10]. Также всплывает призрак евгеники, который заставлял таких теоретиков, как Ф. Фукуяма и Ю. Хабермас, видеть в биотехнологическом прогрессе опасную угрозу человеческой природе. Вместе с тем Хаксли опасался в первую очередь жесткого централизованного управления, когда социальное целое доминирует над индивидами, стремясь подчинить себе их индивидуальные биологии, стандартизировать последние: «Социальная общность, чьи ценности ставятся выше ценностей составляющих его частей, не является организмом в смысле муравейника или термитника. Это всего лишь организация, часть социального механизма. Организация не является осознающим себя живым существом. Предоставить организации примат над личностью — значит подчинить цель средствам» [Хаксли О., 2018, с. 45]. Ю. Хабермас уже видел угрозу в более децентрализованных, «интерсубъективных» попытках инструментализации и программирования биологии одного человека (например, ребенка) другим (например, родителем). Данный феномен был назван либеральной евгеникой, «не признающей разницы между терапевтическим и улучшающим вмешательством… и отдающей выбор целей для вмешательств на откуп индивидуальным предпочтениям участников рынка» [Хабермас Ю., 2002, с. 30]. Кажется, что ее перспектива снова указывает на то, что, в соответствии с неолиберальной логикой, есть смысл говорить об управлении биологическими основами жизни только на сугубо приватном уровне, сопряженном как с личным выбором, так и с личным же доступом к возможностям его реализации. Последнее в условиях интенсивной коммерциализации новейших технологий детерминируется экономическим статусом субъекта и порождает новую форму неравенства. Медицина во многом остается «агентом» капитала, поэтому специально указывается на то, что необходим своего рода «социальный контракт» между ней и обществом [Horne R. et al., 2015], чтобы доступ к ее инновациям не стал новой формой эксклюзивной привилегии элит, а был бы более или менее справедливо распределен среди населения. Однако разработка такого «контракта» уже де-факто была бы вариантом общественного управления.
Биополитическая экономия как теоретическая основа биополитики
Управление биологическими основами возможно на общественно-коллективном уровне, если понимать под управлением не контроль (тем более тотальный) и прямое вмешательство, а регулирование, прогнозирование и планирование в широком смысле. Примером такого умеренного подхода может быть не буквальная трансформация человеческой биологии, а установление и реализация оптимальных условий для более гармоничной реализации человека в биологическом аспекте, для установления наиболее подходящего типа нагрузок на его организм. Вместе с тем об управлении биологическим в настоящее время чаще всего говорят применительно к внешней, окружающей человека природе, что обусловлено экологическим кризисом. Так, в недрах менеджмента, во многом претендующего на общую теорию управления, сформировался раздел эко- (или инвайронмент-) менеджмента, направленный на установление и поддержание устойчивой коэволюции общества со средой обитаниия [Schaltegger S. et al., 2017]. Все более широкую популярность приобретает и концепт «управляемой эволюции», который пока также в основном применяется для характеристики воздействия человека на биосферу, а не на собственную биологию [Яблоков А.В. и др., 2017]. Вместе с тем возможность последнего также имела бы эволюционный фундамент и коренилась бы в такой общей для всего живого тенденции, как аутопоэзис, что буквально означает «самоконструирование», «самотворение» [Mingers J., 2013]: человек, перейдя к разумному управлению своей жизнью в целом и биологической жизнью в частности, по сути логически завершил бы данный тренд, полностью его реализовав.
Вместе с тем возможность такой позитивно истолкованной биополитики встречает ряд препятствий, как специфических, так и имеющих сходства с другими формами управления. Первые связаны со сложностью объекта управления, недостаточным пониманием фундаментальных механизмов функционирования биологии человека. Ко вторым главным образом относится возможность эксплуатации данного регулирования в частных интересах (в данном случае биополитика останется биовластью) и преимущественная стихийность общественной жизни, порожденная рыночными механизмами. Неолиберальная система, основанная на принципах самоорганизации, конкуренции и невмешательства, по нашему мнению чужда идее управления в принципе. Д.И. Дубровский также отмечает в этой связи более общую антропологическую асимметрию в векторах деятельности человека, когда подавляющая часть активности направлена вовне, а не на себя самого: «Впрочем, дефицит самопознания был характерен для всех этапов истории человечества. Бросается в глаза разрыв, вопиющая несоразмерность деятельности познавательной и преобразующей, направленной во внешний мир, с одной стороны, и самопознания и самопреобразования — с другой» [Дубровский Д.И., 2012, с. 52]. Современная система глобального капитализма функционирует в этом смысле в условиях существенного «дефицита разумности», при отсутствии должной рефлексии своей деятельности, глубокого понимания ее причин и следствий, что вкупе с экспансией логики извлечения прибыли существенно тормозит рационализацию общественной жизни, в том числе с помощью наиболее оптимального применения передовых технологий, все более значимая часть которых представлена биомедицинскими технологиями.
Для разумного управления необходим прочный научный фундамент. В нашем случае речь должна идти о теории, которая бы успешно выявляла и подвергала критике механизмы современного биокапитализма, одновременно с этим намечая пути выхода из порожденного им кризиса к более оптимальному формату существования человека в биологическом плане, строя целостную стратегию последнего. Полагаем, такая теория заслуживает право именоваться биополитической экономией, поскольку она могла бы быть органичным продолжением политической экономии, осуществляя деятельность по выявлению противоречий, лежащих в основе капитализма на уровне не только экономики, но и самой человеческой сущности. В этом ключе «био» не является простым довеском: социальная сущность человека имеет свою неотчуждаемую витальную основу, так что все общественные противоречия и антагонизмы проецируются на нее, с неизбежностью порождая патологические в биологическом смысле следствия.
Заключение
Ввиду сущностной связи биовласти с современной социально-экономической системой и ее ограничениями реализация биополитики как стратегии целенаправленного управления общества своими биологическими основами возможна только в рамках более масштабного перехода цивилизации к качественно новому, более разумному формату своего существования. Многие теоретики указывали на данную потребность. Так, Н. Винер, отталкиваясь от понятия «гомеостаз» в качестве ключевого феномена по поддержанию стабильного баланса, отмечает недостаточность гомеостатических механизмов не только на индивидуальном, но и на общественном уровне: «Можно констатировать, что обычный организм не обладает гомеостазисом, соответствующим всем его нуждам. То же самое не в меньшей степени относится и к политическому организму — государству» [Винер Н., 1994, с. 129]. С. Лем, также предполагая закономерный переход от цивилизации к жизни на основе разумного регулятора (общественного гомеостата), отмечал, что «если формация — как, в частности, капиталистическая формация — склонна к самовозбуждающимся колебаниям (бумы и кризисы), то регулятор может счесть необходимым применить для устранения этих колебаний такие меры, которые вызовут бешеный протест» [Лем С., 2002, с. 172]. Другими словами, так как капитализм, несмотря на его «поздние» (постиндустриальные, информационные) вариации, продолжает функционировать в рамках преимущественно стихийных, в каком-то смысле «бессознательных» механизмов, то очевидно, что переход к подлинно разумному управлению предполагал бы фундаментальные изменения в экономической сфере и в самом способе производства, понятом, повторимся, не только как производство материальных благ, но и как создание человеком самого себя. Основными целями такого управления в идеале должны быть гармоничное развитие человека и максимально полная реализация его антропологического потенциала. Ответ на вопросы о том, какое место в этом будет играть биологическая сторона его сущности, какие ее аспекты и параметры нуждаются в «доразвитии» и какие траектории последнего являются оптимальными для дальнейшего социального прогресса, и должна дать такая новая, существующая пока в виде эскиза область научного исследования как биополитическая экономия.
Список литературы
Агамбен Дж. Открытое. Человек и животное. М.: РГГУ, 2012. 112 c.
Агамбен Дж. Что такое повелевать? М.: Грюндриссе, 2013. 72 с.
Аласания К.Ю.. Философская концепция биовласти: истоки и перспективы // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. 2018. № 4. С. 70–77.
Барбарук Ю.В., Барбарук А.В. Биополитика как форма власти в современном обществе риска // Социология и право. 2018. № 3(41). С. 35–44.
Винер Н. Индивидуальный и общественный гомеостазис // Общественные науки и современность. 1994. № 6. С. 127–130.
Дубровский Д.И. Биологические корни антропологического кризиса. Что дальше? // Человек. 2012. № 6. С. 51–54.
Ледяев В.Г. Власть: концептуальный анализ // Полис. Политические исследования. 2000. № 1. С. 97–107.
Лем С. Сумма технологии. М.: АСТ, 2002. 668 c.
Луман Н. Власть. М.: Праксис, 2001. 256 c.
Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. М.: АСТ, 2003. 526 c.
Олескин А.В. Сетевые структуры как биополитический проект // Вестник Российской академии наук. 2007. Т. 77, № 12. С. 1084–1088.
Рыбин В.А. Биомарксизм: опыт новейшей реконструкции учения Маркса // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. 2018. Вып. 2. С. 179–190. DOI: https://doi.org/10.17072/2078-7898/2018-2-179-190
Самовольнова О.В. Социально-философский анализ основных концепций биополитики: М. Фуко, Дж. Агамбен, А. Негри // Вестник РГГУ. Серия: Философия. Социология. Искусствоведение. 2017. № 4–2(10). С. 261–271. DOI: https://doi.org/10.28995/2073-6401-2017-4-261-271
Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. На пути к либеральной евгенике? М.: Весь мир, 2002. 144 с.
Хаксли О. Возвращение в дивный новый мир. М.: АСТ, 2018. 192 с.
Хардт М., Негри А. Империя. М.: Праксис, 2004. 440 c.
Чешко В.Ф., Глазко В.И. High Hume (биовласть и биополитика в обществе риска). М.: РГАУ–МСХА им. К.А. Тимирязева, 2009. 320 с.
Яблоков А.В., Левченко В.Ф., Керженцев А.С. О концепции «управляемой эволюции» как альтернативе концепции «устойчивого развития» // Теоретическая и прикладная экология. 2017. № 2. С. 4–8. DOI: https://doi.org/10.25750/1995-4301-2017-2-004-008
Birch K., Tyfield D. Theorizing the Bioeconomy: Biovalue, Biocapital, Bioeconomics or... What? // Science, Technology, & Human Values. 2013. Vol. 38, no. 3. P. 299–327. DOI: https://doi.org/10.1177/0162243912442398
Building a new biocultural synthesis: Political-economic perspectives on human biology / ed. by A.H. Goodman, T.L. Leatherman. Ann Arbor, MI: University of Michigan Press, 2010. 512 p. DOI: https://doi.org/10.3998/mpub.10398
Castels M. Communication power. Oxford: Oxford University Press, 2013. 574 p.
Cocco G., Cava B. New Neoliberalism and the Other: Biopower, Anthropophagy, and Living Money. Lanham, MD: Lexington Books, 2018. 254 p.
Conrad P. The medicalization of society: On the transformation of human conditions into treatable disorders. Baltimore, MD: JHU Press, 2007. 224 p.
Foucault M. The crisis of medicine or the crisis of antimedicine? // Foucault Studies. 2004. No. 1. P. 5–19. DOI: https://doi.org/10.22439/fs.v0i1.562
Harari Y.N. Homo Deus: A brief history of tomorrow. N.Y.: Random House, 2016. 528 p.
Horne R. et al. A new social contract for medical innovation // The Lancet. 2015. Vol. 385, no. 9974. P. 1153–1154. DOI: https://doi.org/10.1016/S0140-6736(15)60607-9
Human enhancement / ed. by J. Savulescu, N. Bostrom. Oxford: Oxford University Press, 2010. 432 p.
Lemke T., Casper M.J., Moore L.J. Biopolitics: An advanced introduction. N.Y.: NYU Press, 2011. 158 p. DOI: https://doi.org/10.22439/fs.v0i14.3906
Mingers J. Self-producing systems: Implications and applications of autopoiesis. N.Y.: Springer Science & Business Media, 2013. 246 p.
Nadesan M.H. Governmentality, biopower, and everyday life. N.Y.: Routledge, 2008. 248 p. DOI: https://doi.org/10.4324/9780203894620
Nye J.S. Jr. Soft power: The means to success in world politics. N.Y.: Public affairs, 2004. 191 p. DOI: https://doi.org/10.2307/20033985
Peters M.A., Venkatesan P. Biocapitalism and the politics of life // Geopolitics, History, and International Relations. 2010. Vol. 2, no. 2. P. 100–123.
Rabinow P. Biopower today // BioSocieties. 2006. Vol. 1, no. 2. P. 195–217. DOI: https://doi.org/10.1017/S1745855206040014
Rose N. Molecular biopolitics, somatic ethics and the spirit of biocapital // Social Theory & Health. 2007. Vol. 5, no. 1. P. 3–29.
Schaltegger S., Burritt R., Petersen H. An introduction to corporate environmental management: Striving for sustainability. N.Y.: Routledge, 2017. 384 p. DOI: https://doi.org/10.4324/9781351281447
Получено 28.06.2019
Просьба ссылаться на эту статью в русскоязычных источниках следующим образом:
Желнин А.И. Биополитика и биополитическая экономия: сущность концептов // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. 2019. Вып. 3. С. 320–330. DOI: https://doi.org/10.17072/2078-7898/2019-3-320-330