Наличие высокотехнологичного вооружения давно показало, что «тотальная война» как метод и «победа» в ней как цель являются в настоящий момент устаревшими концепциями. Процесс увеличения разрушительной силы ядерного оружия до крайности «самоубийства» стал причиной пересмотра военной стратегии в целом, что привело к отказу от воздействия на противника посредством грубой силы и переходу к ассиметричным методам, применению которых способствуют широкое распространение и доступность не только и не столько разрабатываемых современных технологий, сколько уже готовых технологий двойного назначения, которые можно использовать в военных целях. В настоящее время медиа перестали рассматривать исключительно в значении посредника между исходным событием и реципиентом этого события, в них признали инструмент манипулирования общественным мнением. Английский военный историк Б. Лиддел Гарт преобразовал принцип стратегии непрямых действий в философский концепт, под которым в настоящее время понимается искусство комплексного воздействия на политическое устройство и систему жизнеобеспечения атакуемого государства с последующим обострением внутренних противоречий, созданием кризисной ситуации и вооруженного конфликта, перераспределением сфер влияния, созданием «буферных зон» и «поясов нестабильности», получением доступа к источникам сырья и рынкам сбыта. Объектом исследования выступают современные медиа, в качестве предмета исследования выбран процесс реализации стратегии непрямых действий посредством новых медиа технологий. Цель работы заключается в определении способов, масштабов и последствий воздействия медиа на современное общество. В качестве методологической основы для проведения системного исследования может быть использована теория непрямых действий Лиддел Гарта, позволяющая найти практическое решение любой проблемы, возникающей вследствие явной противоречивости интересов и неизбежно приводящей к вооруженному конфликту. Результаты исследования могут быть использованы для проведения анализа этапов подготовки и ведения «гибридных войн» в контексте использования медиа в качестве эффективного инструмента непрямого управления современным обществом в военных целях. На сегодняшний момент существует ряд стандартов, инструкций и договоренностей по регулированию развития биотехнологий и биоинженерии, о запрете производства, хранения и распространения отдельных видов оружия, но в то же время не имеется ни одного похожего документа в сфере медиа, что делает ее практически неконтролируемой.

Целью данной статьи является последовательный разбор проблематики феноменологического движения в теории видения. Показывается, что теория видения связана в феноменологическом проекте с напряжением разыгрывания субъективности: 1) с одно стороны, в феноменологически пассивном наблюдателе, и 2) в виде субъекта-актора (как Взгляд схватывания феноменов, так и Я конституирующего мир) — с другой. Исследования феноменологов в рамках рассмотрения пассивности раскрыли ее в позитивном ключе в качестве аффектированности. Это позволило философам выявить ряд так называемых глубинных феноменов (лицо, Взгляд Другого, след и т.д.). Тем не менее, напряжение между субъективностью в виде поля актов и поля аффектов так и не было разрешено. Более того, данное напряжение в итоге привело к фигуре апории дара и данности, когда глубинный феномен невозможно схватить в присутствии видения. Фактически это ведет к тому, что субъективность оказывается оторванной от своего мира, Другого самого самой себя. Констатируемая лишь формально первоначальность присутствия выбрасывается в слепую зону исследований, что приводит к проблемам схватывания полноты разыгрывания самости. Поиски выхода за пределы рамок, которые наложили на себя классические феноменологи, приводят третье поколение данного направления к проекту контринтенциональной субъективности. Проекты концептуализации субъекта видения, заданные в постфеноменологии М. Анри и Ж.-Л. Мариона, будут даны в следующей статье.

В статье рассматриваются противоречия, которые возникают при решении проблемы свободной воли субъекта. Выдвигается тезис о том, что данные противоречия вызваны несоответствием взглядов на свободу воли и теми онтологическими основаниями, из которых они выводятся. Этот тезис последовательно доказывается как на примере историко-философского материала, так и на основе современной дискуссии, развернувшейся после открытий Б. Либета и его последователей. На примере Эпикура показывается, что в рамках античной натурфилософии проблему свободной воли можно было решить лишь путем произвольного исправления существующей картины мира. Ошибочность идей Эпикура и Демокрита объясняется как отождествлением природных и социальных процессов, так и некритическим подходом к категориям причины и следствия. При рассмотрении идей Фомы Аквинского выявляется ряд непреодолимых противоречий, свидетельствующих о невозможности совместить свободу воли субъекта и теологический принцип провиденциализма. Рассматриваются подходы философов Возрождения и Нового времени к обозначенной проблеме, связанные с попыткой преодолеть данное противоречие и вновь возвращающие философскую мысль к натурфилософии. Раскрывается диалектический подход Иммануила Канта, который сделал определенный шаг в сторону разрешения противоречий, связав свободу воли с понятием морали и долга. Анализируется философская интерпретация экспериментов Б. Либета, и опровергается идея, согласно которой сознательные решения человека детерминированы активностью его нейронов. Такой ошибочный тезис выводится из онтологической парадигмы, признающей принципиальную однопорядковость всех без исключения объектов и феноменов. В современной науке существует трудность в разрешении психофизиологической проблемы, и пока нет понимания, как работает механизм перехода биологически обусловленных процессов материального субстрата в плоскость идеального. Но это обстоятельство не делает правомерной попытку разрешить проблему свободной воли путем ее прямого выведения из физиологических процессов организма. Такой подход представляется биологической редукцией и сопоставим с идеями Демокрита или Эпикура. Все рассматриваемые в статье примеры демонстрируют несостоятельность попыток вывести свободу воли или ее отсутствие из чего-то внешнего по отношению к человеку. Однако онтологические основания, на которых основывались мыслители при решении данной проблемы, не позволили им усмотреть источник свободной воли субъекта. Делается вывод о том, что свобода воли должна быть имманентно присуща человеку. Для решения обозначенной проблемы необходимо не только опираться на данные научных открытий, но и диалектически подходить к их интерпретации.

В статье рассматривается теория бедной веры, предложенная М.Н. Эпштейном для описания нового варианта религиозности, характерного для современного российского постатеистического общества. Показывается, что эта теория содержит как научные составляющие, так и ненаучные — философские и теологические. Научная составляющая отличается краткостью, перечисляемые в ней признаки характерны не только для бедной веры, что затрудняет идентификацию того или иного религиозного феномена как принадлежащего к бедной вере. Поскольку бедность сама по себе есть признак количественный, требуется такое его описание, которое позволяло бы измерять уровень бедности любой веры и проверять объективность такого измерения. Философская составляющая представлена суждениями о социальных факторах, порождающих бедную веру, и значением данной веры для понимания сущности религии, научная ценность которых не может быть однозначно эмпирически подтверждена. Теологическая составляющая теории бедной веры, предполагающая активное обращение к иудео-христианской традиции, может быть квалифицирована как самоописание бедной веры. Она тесно связана с философской составляющей, но в отличие от нее не претендует на научность, являясь своеобразным внеконфессиональным методом герменевтики библейских текстов. Теологическая составляющая представляет научный интерес как источник информации о бедной вере, анализ которого позволяет лучше понять данный феномен. Несмотря на указанные недостатки, теория бедной веры может быть усовершенствована, что позволит ей стать полноценной научной теорией. Для этого необходимо четкое разделение имеющихся в ней на данный момент научных и ненаучных составляющих, а также конкретизация и квантификация элементов научной составляющей.

С.М. Эйзенштейн и П.А. Флоренский — заметные фигуры русской культуры начала ХХ в. Несмотря на то, что режиссер и теоретик кино никогда не встречал философа и богослова, заметно определенное сходство в методологии обоих деятелей культуры. И П.А. Флоренский, и С.М. Эйзенштейн отмечали значительную роль категорий пространства и времени. Оба охотно использовали концепцию обратной перспективы. П.А. Флоренский — один из первых отечественных мыслителей, кто подробно теоретизировал данный концепт. Этот способ изображения пространства и времени занял особое место в его философской картине мира. При этом обратная перспектива — также предмет многих киноведческих работ С.М. Эйзенштейна. Советский режиссер многократно использовал такой способ изображения пространства как художественный прием. В статье рассматривается понимание концепции обратной перспективы философом, богословом П.А. Флоренским и режиссером С.М. Эйзенштейном. Приводятся общие положения философии пространства П.А. Флоренского, а также некоторые аспекты пространства, изображенного на иконе. Отмечается сходство интерпретации концепции обратной перспективы П.А. Флоренского и С.М. Эйзенштейна. Подробно рассматривается работа П.А. Флоренского «Обратная перспектива» и делается вывод о том, что она может быть использована в качестве базиса для интерпретации кинематографа С.М. Эйзенштейна. Приводятся суждения о концепции обратной перспективы С.М. Эйзенштейна из таких работ, как «Вертикальный монтаж», «Пиранези, или текучесть форм» «Режиссура. Искусство мизансцены», «Монтаж» и «Четвертое измерение в кино». Также отмечается использование концепции обратной перспективы в кинематографе С.М. Эйзенштейна. Рассматривается структурное соответствие идей о пространстве иконы П.А. Флоренского и идей монтажа и построения кадра С.М. Эйзенштейна. Оба деятеля культуры отмечают, что нарушение привычного глазу порядка расположения объектов в пространстве может открывать новые смыслы изображаемого. Так, для П.А. Флоренского икона — связующее звено между горним и дольним мирами. А у С.М. Эйзенштейна построенная в обратной перспективе мизансцена — способ усилить эмоцию фильма и открыть новые грани изображаемого. Обратную перспективу как художественный прием активно используется и в современном кинематографе.

Константин Николаевич Леонтьев был философом особого склада. Эстетика была доминантой его творчества. Основополагающей интуицией последнего была любовь к жизни, к миру прекрасного. Для Леонтьева эстетический критерий являлся всеобъемлющем основанием оценивания бытия. Но чистой эстетике природы в его творчестве уделено сравнительно мало места. У Леонтьева, в отличие от Владимира Соловьева, нет ни одной специальной работы, посвященной красоте природы. В его художественной прозе описания природы занимают относительно небольшой объем. Отчасти это объясняется максимализмом леонтьевской натуры, а также его любовью к антитезисности мысли. Он не желает писать много о предмете, о котором, по его мнению, невозможно сказать ничего нового. Иногда в художественной прозе Леонтьева образы природы выступают символами социального бытия, внутреннего мира его героев. При этом примечательно, что ряд леонтьевских произведений начинается именно с пейзажных зарисовок. Он явно предпочитает динамически раскрывающиеся образы прекрасного. Вообще, этот мир для него невозможен без борьбы противоположностей. Антигуманизм средств, направленных на поддержание цветения бытия, «уравновешивается» в эстетике Леонтьева гуманной целью — признанием их необходимости для сохранения естественного разнообразия форм и красок мира. Таким образом, социально-антропологические аспекты в творчестве Леонтьева занимают особое место. Они доминируют над эстетикой природы. Последняя сопряжена с ними. То и другое мыслится мыслителем в контексте единого космического целого. Константин Николаевич много пишет о чувственной красоте мира, а не об умопостигаемой красоте Бога. Он особенно ценит яркие и сложные явления бытия.

Исследование измененных состояний сознания как группы схожих явления началось примерно 60 лет назад, и сейчас является значительной частью современных исследований сознания. Однако поскольку определение сознания остается актуальным для современной науки, данная статья поднимает проблему определения феномена измененных состояний сознания (ИСС) без решения непосредственно проблемы сознания. Такое определение становится возможным, если мы попытаемся проблематизировать само понятие ИСС как философский концепт: если мы называем различные специфические состояния сознания ИСС, мы называем их так, поскольку они имеют между собой нечто общее, или сложившийся опыт употребления данного термина заставляет нас объединять в одну группу различные ментальные состояния? Иными словами, является ли концепт измененных состояний сознания просто «зонтичным понятием», или между всеми этими состояниями действительно есть нечто общее. Ответить на данные вопросы можно, осуществив поиск ключевых характеристик, общих для всех состояний, относящихся к измененным состояниям сознания. Для того, чтобы решить данную проблему, мы предлагаем два возможных решения: 1) найти и изучить в качестве ключевого параметр, характеризующий ИСС с точки зрения новизны и уникальности; 2) найти общие для всех возможных ИСС характеристики в описаниях, представленные в уже существующих теориях и исследованиях. Первое решение предполагает обращение к ориентировочному рефлексу, тогда как второй путь приводит нас к выделению как минимум трех параметров: 1) эмоциональной оценки, 2) активации, а также 3) содержания и структуры речи. Представленные нами выше решения могут быть проверены эмпирически, а будущие исследования помогут расширить знания и представления о природе ИСС.

В статье обсуждается возможность рассмотрения феномена психологического насилия в рамках понятийного аппарата теории деятельности, а также активности субъекта насилия как деятельности, протекающей по ее закономерностям и имеющей соответствующую структуру. Автор представляет анализ существующих определений насилия и, в частности, феномен психологического насилия, соотнося его характерные признаки с ключевыми атрибутами деятельности. Насилие определяется как целенаправленная активность, имеющая целью снижение субъектных функций объекта насилия, осуществляемая против его воли, наносящая ему урон / ведущая к дезадаптации и характеризующаяся социальной несанкционированностью. Психологическое насилие конкретизируется как систематическое воздействие преимущественно информационными/психологическими методами на субъектные функции объекта насилия с целью их снижения. Активность субъекта насилия характеризуется наличием цели или предмета деятельности, систематичностью и не реактивностью агрессии. Атрибутами деятельности, в свою очередь, являются предметность, сознательность, проактивность и субъектность. На основании соотношения данных параметров делается вывод о возможности рассмотрения активности субъекта насилия как деятельности. Также автором представляется вариант анализа активности субъекта насилия в рамках структурных единиц деятельности (действие, операция). Он представляет собой перспективный фрейм для понимания генезиса, динамики мотивационной сферы субъекта насилия (на примере закономерности «сдвига мотива на цель»), а также дифференциации собственно насильственной деятельности субъекта (имеющей мотив десубъективации как основной или одним из основных) от насилия как действия подчиненного иным мотивам (например, социализации), требующим для своей реализации достижения частичной десубъективации объекта деятельности.

Пандемия COVID-19 и связанные с ней события повлияли на различные сферы общественной жизни. Естественные процессы взросления и социализации подростков также подверглись трансформации. Последствия этой трансформации будут наблюдаться еще в течение долгого времени. В статье приведено эмпирическое исследование, проведенное в 2 этапа — до официального начала пандемии (в феврале 2019 г.) и через два года после ее начала (в феврале 2022 г.). В исследовании приняли участие 89 респондентов мужского пола, студенты среднего профессионального образовательного учреждения. На момент первого среза средний возраст участников составил 17,21 ± 0,51 лет, а на момент второго среза — 19,20 ± 0,48 лет. Диагностика осуществлялась с помощью следующих методик: «Опросник состояния агрессии Басса-Дарки», «Опросник суицидального риска (ОСР)» в модификации Т.Н. Разуваевой, «Единая методика социально-психологического тестирования» Д.В. Журавлева и А.В. Киселевой. Статистический анализ включал внутригрупповое сравнение показателей по t-критерию Стьюдента и Т-критерию Вилкоксона до и после начала пандемии. Анализ данных показал неоднозначные результаты. Не было обнаружено общей тенденции к снижению или росту аддиктивных проявлений. Возможные причины полученных закономерностей были рассмотрены с точки зрения взаимовлияния процессов пандемии и естественных процессов взросления, а также в контексте особенностей социального взаимодействия в данный возрастной период.

Статья посвящена исследованию потребностей в консультативной помощи у родителей младших школьников по широкому спектру психологических, педагогических и правовых вопросов. Анализ дефицитов родительской компетентности способствует выявлению и уточнению точек роста психологического благополучия родителей и их детей. Потребности в консультации выявлялись с помощью анкетирования родителей младших школьников в возрасте от 6 до 11 лет (n = 11436). Анализ наиболее востребованных родительских запросов охватывает темы развития способностей, самостоятельности и обучаемости ребенка, вопросы цифровой социализации и проблемы стресса и тревожности. Наблюдается тенденция к снижению общего количества запросов родителей младших школьников на консультацию на протяжении всего младшего школьного периода обучения. Данный факт может быть связан, с одной стороны, с повышенным риском психологического неблагополучия детей и родителей в кризисный период адаптации к школе, с другой стороны, с увеличением уверенности и осведомленности родителя младшего школьника и, соответственно, снижением их родительской тревожности. В отличие от родителей первоклассников, родители восьмилетнего школьника меньше интересуются темами логопедической помощи ребенку, формированием навыков чтения и письма, неправильного произношения звуков. Вместе с тем им более интересны вопросы учебной неуспешности и самостоятельности ученика. У родителей девятилетних младших школьников наблюдается тенденция снижения интереса к логопедической консультации и вопросов самостоятельности в обучении, однако увеличивается востребованность в консультировании на темы цифровой социализации ребенка (например, зависимость от компьютерных игр). Тенденция ростаинтереса родителей к теме цифровой социализации ребенка значительно увеличивается к десяти годам ребенка. Родительские запросы анализировались с помощью иерархической кластеризации (бинарные дистанции, метод Варда), которая позволила объединить темы в два больших кластера. Первый кластер обозначен как «Учеба, способности и стресс» и включает в себя 18 родительских запросов на консультативную помощь. Данный кластер делится на две подгруппы: «трудности в учебе» и «развитие способностей, совладание со стрессом и тревожностью». Вторая подгруппа делится на две самостоятельные группы: «развитие способностей и цифровой компетентности» и «стресс и тревожность». Второй кластер «Организация обучения, нежелательное поведение и сложности коммуникации» имеет сложную структуру и содержит 8 отдельных подгрупп, которые объединяются в 3 субкластера: «организация учебы, отдыха, чтения, цифрового и домашнего обучения», «нежелательное поведение и юридические вопросы» и «трудности с использованием, произношением и пониманием речи». Два выявленных кластера отражают две стороны социализации младшего школьника: внутреннюю динамику социализации и внешние условия ее успешности.

Для современной медицины являются в высшей степени актуальными развитые коммуникативные навыки у врачей. Психологическая компетентность врача представляется как важный фактор эффективности терапевтического процесса, основа формирования комплаентности пациентов, что является особенно важным в современной высокотехнологичной медицине. Отмечается, что недостаточное внимание к данным компетенциям в процессе обучения в медицинском вузе может быть предпосылкой профессиональной деформации и эмоционального выгорания будущих врачей. Приводятся результаты собственных исследований, показывающие, что к старшим курсам у значительной части студентов медицинских вузов наблюдаются симптомы эмоционального выгорания и сниженные показатели эмпатии. Исследования профессиональной ориентации абитуриентов медицинского вуза и студентов младших курсов показали также сниженный интерес к сфере деятельности «человек – человек». В связи с этим определяются основные стратегии работы психологических служб и важность их организации в медицинских вузах. Предлагается в процессе психологической работы со студентами медицинских профессий уделять внимание более глубокому пониманию своей профессии как деятельности, требующей эффективных коммуникативных навыков и эмпатии, а также предусмотреть преподавание им психологических дисциплин.

Дискуссия о социальной базе модернизационных процессов в России, развернувшаяся среди отечественных обществоведов, ставит актуальные вопросы соответствия социокультурных характеристик современного промышленного персонала задачам перехода страны к новому технологическому укладу. Не менее важным является изучение условий, стимулирующих развитие у работников качеств, востребованных инновационной экономикой. Результаты, полученные зарубежными авторами, показывают, что формирование вовлеченности работников, их заинтересованного и ответственного отношения к работе, стимулирование инициативы на рабочем месте во многом связано с атмосферой доверия, сложившейся в организации. Отечественные социологи также отмечают позитивную роль доверия в деятельности предприятий, однако целостная картина в отношении его роли в развитии про-организационных установок и поведения пока не сложилась. В работе представлены результаты социологического исследования, проведенного на двух промышленных предприятиях Пермского края (n=2186 чел.), которые указывают на значимость доверительных отношений между работниками и руководством предприятия для формирования у персонала включенности в деятельность предприятия, чувства корпоративной солидарности, а также поведения, ассоциированного с повышением производительности, самоотдачи, стремлением к совершенствованию исполнения собственных рабочих задач и функционирования предприятия в целом. Эти результаты позволяют сделать вывод о том, что создание условий, способствующих развитию доверия, может способствовать развитию у персонала качеств, необходимых для внедрения новой техники и технологий и тем самым стимулировать развитие социальной базы модернизационных процессов в экономике в целом.

В статье рассматривается осуществление заботы о пожилых людях в сельской местности в рамках коммуникации между врачами и пациентами, в том числе во время приема. Забота анализируется с двух позиций (с позиции сельских врачей и самих пожилых людей), анализируются их различия. На основании интервью, проведенных в Лужском районе Ленинградской области, предпринята попытка контекстуализировать взгляды на профессиональную заботу со стороны врачей и пожилых людей. Рассматривается то, как в контексте плотной сельской ткани и важности сельских сообществ забота врачей о пожилых людях становится более персонифицированной, и какие особенности такой заботы влияют на профессиональную автономию врачей, на общение, коммуникацию пожилых сельских жителей с медицинскими работниками. Разделение заботы и автономии ставит вопрос о роли сельских врачей в сельском сообществе, а также о специфике заботы, которая является более персонифицированной и транслируется фельдшерами в амбулаториях или ФАПах. Анализ материалов исследования позволил сделать вывод о том, что в рамках коммуникации «врач – пациент» при взаимодействии врачей и пациентов врачи рассматривают заботу как инструментальную возможность для того, чтобы наладить с пожилыми людьми более доверительное общение, взаимодействие. При этом сами пожилые люди остаются неудовлетворенными такой формой заботы. Следует отметить, что более персонифицированную заботу транслируют сельские фельдшеры и врачи, наиболее интегрированные в сельское сообщество, и являющиеся его важной частью, что обусловливает специфику в особенностях заботы о пожилых людях у разных профессионалов.