Скулшутинг: социально-философский аспект проблемы

УДК 177.8:159.99

DOI: https://doi.org/10.17072/2078-7898/2022-2-264-276

Скулшутинг: социально-философский аспект проблемы 

Узлов Николай Дмитриевич
кандидат медицинских наук,
доцент кафедры психологии и социальной работыНациональный исследовательский институт
дополнительного образования и профессионального обучения,
117556, Москва, Черноморский бульвар, 4/3;
e-mail: knots51@mail.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-0003-1942-6055
ResearcherID: AAC-6656-2022

Оконская Наталия Камильевна
доктор философских наук, доцент,
профессор кафедры философии и праваПермский национальный исследовательский политехнический университет,
614990, Пермь, Комсомольский пр., 29;
e-mail: nataokonskaya@rambler.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-0001-6052-5827
ResearcherID: AAS-2052-2021

Внутских Александр Юрьевич
доктор философских наук, доцентпрофессор кафедры философии,
Пермский государственный национальный  исследовательский университет,
614990, Пермь, ул. Букирева, 15;профессор кафедры философии и права,
Пермский национальный исследовательский политехнический университет,
614990, Пермь, Комсомольский пр., 29;e-mail: avnut@inbox.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-0003-4162-1033
ResearcherID: R-3075-2017

Вооруженные нападения учащихся на образовательные учреждения с целью массовых убийств («скулшутинг») исследуются посредством обращения к понятию трансгрессии, определяемому как преодоление внешних и внутренних пределов личности. Скулшутинг рассматривается как деструктивный вариант такого трансгрессивного акта. Авторы исходят из того, что существенным социальным фактором, обусловливающим эту деструктивную трансгрессию, является потеря образованием автономности вследствие его подчинения интересам экономики и политики. Соответственно, образовательная среда утрачивает собственные институциональные границы. Оценка достижений учеников формируется опосредованно: через рейтинг коммерциализации учебного заведения, когда ключевую роль начинают играть не знания и компетенции учащихся, а капитал спонсоров или родителей. Молодежь фактически втягивается в соревнование с профессиональными участниками общественного разделения труда, не обладая при этом их экономической автономностью. Теряя преимущества своей возрастной группы, учащиеся в ситуации искусственно заданной беспомощности испытывают не только отторжение от системы образования, но и агрессию как ее закономерное следствие, что может проявлять себя страшными преступлениями. Авторы статьи полагают, что ограничения на оборот оружия в изоляции от других мер не могут стать эффективным инструментом блокировки деструктивной культуры скулшутинга. Необходимо модернизировать ценностную систему сферы образования, что особенно важно в условиях тех геополитических вызовов, с которыми в последние месяцы столкнулась наша страна. В организации деятельности системы образования следует исходить из того, что возможности использования обучающимися цифровых технологий, их материальное благополучие, наследуемый статус и престиж, внешность, уровень здоровья не должны играть определяющей роли в реализации миссии образования. В противном случае разбалансировка человеческих и экономических ценностей будет способствовать трансгрессии внутренних пределов личности и ее деструкции.

Ключевые слова: скулшутинг, трансгрессия, Предел, Другой, социальные и психологические факторы.

Введение

В конце сентября Пермский классический университет (ПГНИУ) будет отмечать скорбную дату: 20 сентября 2021 г. на территории университета студент-первокурсник совершил массовое убийство — погибли 6 и были ранены 47 человек. Один из авторов данной статьи находился в это время на территории кампуса и четко помнит ощущение нереальности происходящего. Но, к сожалению, эти страшные явления стали неотъемлемой частью современной социальной действительности, в которой, по-видимому, функционируют механизмы их воспроизводства. Действительно, даже для России и Пермского края это было далеко не первое происшествие такого рода, не говоря уже, например, об удерживающих печальное первенство по количеству массовых убийств США: достаточно вспомнить об очередном расстреле, который был учинен 18-летним молодым человеком в Буффало 17 мая 2022 г. и унес жизни 10 человек [Марков З., 2022]. На взгляд авторов, очевидно, что факторы, обусловливающие массовые убийства в целом и, в частности, скулшутинг, совершаемый, как правило, молодыми людьми, должны стать предметом именно комплексного исследования, в котором значимую роль должны играть философские и психологические понятия и подходы. 

Проблема нападений на учебные заведения с целью совершения массового убийства резко обострилась в конце ХХ – начале XXI в., захватив все континенты [Fiedler N. et al., 2020]. Знаковым стало массовое убийство в школе «Колумбайн» (г. Лиллтон, штат Колорадо, 1999 г.), поскольку именно оно вызвало явную волну подражаний и получило широкую огласку в СМИ. Возникло даже особое понятие — «Колумбайн-эффект». С этого времени школьных убийц стали называть «колумбайнерами», а вооруженные нападения на учебные учреждения — скулшутингом (от англ. school shooting — «школьная стрельба»). Было предложено следующее рабочее определение данного явления: «скулшутинг — это планирование, организация, совершение вооруженного нападения на территории образовательного учреждения (любого уровня) одним или несколькими учащимися с целью массового убийства» [Карпова А.Ю., Максимова Н.Г., 2021, с. 93]. 

Как отмечалось выше, в последние годы и по России прокатилась волна вооруженных нападений учащихся на учебные заведения. Самые резонансные преступления последних лет с большим количеством жертв имели место в Керчи (17 октября 2018 г., политехнический колледж, убийца Владислав Росляков), Казани (11 мая 2021 г., гимназия № 175, убийца Ильназ Галявиев), Перми (20 сентября 2021 г., ПГНИУ, убийца Тимур Бекмансуров). 

Проблема, однако, состоит в том, что попытки исследовать факторы, приводящие к скулшутингу, пока не выливаются в создание общепринятых рекомендаций и прогнозов. Исследователи, занимающиеся данной проблемой, пришли к выводу, что это особый молодежный криминальный феномен, который не вписывается ни в одну из известных теорий, объясняющих поведение одиночных или серийных убийц. Скулшутинг принципиально отличается от других сходных преступных действий с использованием огнестрельного оружия [Malkki L., 2014; Амелина Я.А., 2018; Давыдов Д.Г., Хломов К.Д., 2018 и др.] Ученые вынуждены признать, что в настоящее время не существует достаточно надежных диагностических признаков для выявления потенциальных «стрелков», как и эффективных программ превенции подобных преступлений.

Социологи, психологи, психиатры, юристы, педагоги пытаются осмыслить феномен скулшутинга с опорой на профессиональные приоритеты своих научных дисциплин. Обсуждаются провоцирующее влияние масс-медиа и доступность оружия; делается акцент на изучении личности «стрелков»; указывается роль психопатологии; подчеркивается значимость факторов социального окружения подростка (семья и воспитание, школьный буллинг, стигматизация, погружение подростков в компьютерные игры, деструктивные сообщества в соцсетях и проч.) [Muschert G.V., 2007; Langman P., 2009; Лангман П., 2022; Карпов В.О., 2018; Книжникова С.В., 2019; Дозорцева Е.Г. и др., 2020].

На взгляд авторов, определенные результаты при исследовании проблемы скулшутинга можно получить с использованием концептов «трансгрессия», «Предел» и «Другой», имеющих как философское, так и конкретно-научное — психологическое — значение. Соответственно, целью данного исследования является рассмотрение феномена скулшутинга через призму трансгрессивного опыта.

Результаты и обсуждение

«Новая философская энциклопедия» определяет трансгрессию как «эксцесс (избыток или недостаток сил), как особое состояние, приводящее к нарушению нормы, закона или правила. Трансгрессия — это пространство перехода от одного фиксированного состояния к другому, это граница перехода, скользящая черта, указывающая на возможность перехода». В свою очередь «пределом можно назвать то, что ограничивает беспредельную активность трансгрессивных состояний» [Новая философская энциклопедия, 2010b, с. 91].

Трансгрессия и Предел находятся в постоянном противоборстве. Трансгрессия утверждает предел, отрицая его, и этим позитивным утверждающим отрицанием она прокладывает себе путь. Как только трансгрессивное состояние теряет свою мощь и начинает ослабевать, на его месте утверждается запрет, т.е. возникает новый Предел.

Концепт «Другой» рассматривается нами на онтологическом и социокультурном уровнях. Это «обобщающая характеристика, объединяющая тех, кто противостоит мне (не Я), находится по ту сторону меня, моих ценностей, моего мировоззрения. В крайнем выражении в роли Другого может пониматься и весь социум» [Новая философская энциклопедия, 2010a, с. 257].

В ХХ в. феномен трансгрессии становится самостоятельной философской проблемой, получившей развитие в философии Ж. Батая, М. Фуко, М. Бланшо, Ж. Бодрийяра, Ж. Дерриды, Ж. Делеза, Ф. Гваттари и ряда других ученых. В отечественных исследованиях проблема трансгрессии активно разрабатывается как в общетеоретическом и онтологическом плане [Герасимова П.С., 2007; Ивановская О.В., 2010; Фаритов В.Т., 2015; Каштанова С.М., 2016], так и в прикладных ее аспектах: исследовании сексуальности [Узлов Н.Д., 2010; Краснухина Е.К., 2011], кросс-культурного диалога и фронтирных пространств [Якушенков С.Н., Якушенкова О.С., 2014]; религиозного сознания [Якушенкова О.С., 2015; Топчиев М.С., 2015; Хлыщева Е.В., Дрягалов В.С., 2020]; сетевых взаимодействий [Черных О.Н., 2011], в частности «групп смерти» в социальных сетях [Узлов Н.Д., Семенова М.Н., 2017 и др.].

Появившееся в 60-х гг. прошлого века понятие трансгрессии трансформировалось в последние десятилетия века нынешнего. Трансгрессивные изменения в последние десятилетия наблюдаются во всех значимых сферах человеческой жизни, в том числе и в наиболее консервативных, в которых ранее четко обозначались границы допустимого, — религия, семья, пол и гендер, образование, медицина, национальная принадлежность и др. В этой связи современные исследователи говорят уже о «трансгрессирующем обществе» [Громова Е.А., 2015], в котором произошла очевидная смена ценностных ориентаций [Ульянова Л.Н., Шуралев Р.И., 2019]. Они исходят из того, что концепт трансгрессии служит постижению нового, неизведанного, позволяет анализировать процессы функционирования законов культуры во вновь возникающих условиях (глобализации, транскультуральности, виртуализации и проч.). Несомненно, трансгрессия связана с диалектическим понятием саморазвития: в этом смысле она не может не играть позитивной роли в разрешении противоречий — внешних и внутренних. В частности, данная идея получила развитие в «трансгрессивной концепции личности» польского психолога Я. Козелецкого, анализу творчества которого посвящена работа И. Пуфаль-Струзик [Пуфаль-Струзик И., 2002]. Исследователь подчеркивает значимость в формировании личности творческих и экспансивных трансгрессий, но вместе с тем указывает, что трансгрессивные мысли и действия человека влияют на то, как он позиционируется в пространстве добра и зла, становясь гуманным (человеко-ориентированным и прогрессивно направленным) или, напротив, негуманным. В этом смысле убийство можно рассматривать как одностороннее противоестественное воплощение трансгрессии (представитель высшей — социальной — формы организации материи уничтожает других ее представителей).

Тем не менее, некоторые исследователи полагают, что убийство заложено в самой природе общества и составляет неотъемлемую часть его бытия. «Убийство, как и другие виды насилия, включено в социальную природу человека, в социально-психологические особенности его личности, в силу которых он иногда склонен разрешать свои проблемы запрещенными средствами, в том числе с помощью силы» [Антонян Ю.М., 1997, с. 96]. Трансгрессия в форме убийства может быть даже легитимизирована (например, убийство врага на войне) или выступать в форме общественно приемлемой имитационной практики (военные учения, компьютерные игры, пейнтбол и др.).

Концепцию «трансгрессивного опыта», позволяющего преодолеть предел, в своем крайнем, экстремальном варианте, разрабатывал, в частности, Жорж Батай — последователь Ф. Ницше, в свою очередь оказавший существенное влияние на философов-постструктуралистов. Ж. Батай превращает трансгрессию в сакральный акт и необходимое условие самореализации. «Люди отличаются от животных тем, что соблюдают запреты, но запреты двусмысленны. Люди их соблюдают, но испытывают потребность их нарушить. Нарушение запретов не означает их незнания и требует мужества и решительности. Если у человека есть мужество, необходимое для нарушения границ, — писал Ж. Батай, — можно считать, что он состоялся» [Батай Ж., 2006, с. 12].

Батай трактует опыт трансгрессии как саморазрушительный и даже убийственный. Эстетизируя хаос, Батай низводит, благодаря трансгрессии, субъекта до состояния полного отрицания меры, границ, морально-нравственных самоограничений. Трансгрессивный опыт, по его мнению, приобретается именно благодаря неумеренности, расточительности. Более того, Батай идет еще дальше: он постулирует идею саморасточительства, при этом наивысшим саморасточительством является принесение себя в жертву. И здесь не важен результат такого «самопожертвования», важен сам процесс, когда человек помещает себя в «область пред-смертия» [Батай Ж., 2006].

Нечто подобное мы наблюдаем и сейчас в отношении мировосприятия в подростковых «группах смерти» в социальных сетях. Совершая акт самоубийства, подросток-суицидент перестает существовать в своем физическом теле, но еще длительное время презентируется в виртуальном пространстве, так или иначе заявляя о себе через «цифровые следы». Таким образом, посредством испытания конечностью существования и благодаря трангрессивному переходу, у членов таких групп создается иллюзия виртуального бессмертия ушедших [Узлов Н.Д., 2017].

А что обещает людям, преодолевшим Предел, постструктуралистская философия? За границей предела, по мнению М. Фуко, находится пространство так называемой гетеротопии [Фуко М., 1994, 2006]. В физическом миреэто могут быть новые природные территории. Исторические примеры — открытие и освоение европейцами Америки, русскими — Сибири, Аляски [Якушенков С.Н., Якушенкова О.С., 2014], а также специфические, закрытые области пребывания людей (психиатрические и инфекционные больницы, тюрьмы и т.п.). При вхождении на эти территории происходит встреча с Другим, что неминуемо меняет образ жизни и мироощущение человека, перешедшего этот Предел. Потенциально такой переход может сулить достижение неограниченной свободы, власти, доступ к новым, ранее неведомым, ресурсам, которые дает, например, современная наука (нанотехнологии, генная инженерия, искусственный интеллект и проч.).

Однако не все обстоит так просто, когда речь идет о духовном мире человека. Ведь, как отмечалось выше, способ преодоления Предела может быть как конструктивным, так и деструктивным. Деструктивный способ преодоления Предела, морально-нравственных границ неминуемо приводит к расчеловечиванию, к тупику, и в итоге к смерти не только физической, социальной, но и духовной.

Конечно, наивно предполагать, что скулшутеры штудируют в библиотеках труды модных философов, чтобы обосновать «идеологически» свои будущие преступления. Большинство из них просто не владеют философскими идеями на уровне рефлексии. Их представления являются, скорее всего, набором культурных штампов, почерпнутых из масс-медиа, фильмов и компьютерных игр, следствием увлечения мистикой, специфической музыкой, результатом влияния сетевого окружения. Но, возможно, упомянутые философы-иррационалисты «угадали» что-то очень важное и пугающее в современном обществе — обществе, порождающем самовлюбленных нарциссов, стремящихся к безудержному потреблению.

Поясняя эту мысль, начнем с того, что СМИ уделают огромное внимание скулшутингу. Трагедия в Колумбайне стала восприниматься обществом как знаковая в том числе и потому, что она была первой транслируемой телевидением в прямом эфире. Особое внимание СМИ уделяют посланиям, которые оставляют скулшутеры. В масс-медиа такие тексты именуются торжественно — «манифесты», они объявляются «визитными карточками», которые якобы раскрывают «жизненную философию» и мотивы совершения преступления скулшутеров. Часто для их интерпретации привлекают известных экспертов — психиатров, психологов, юристов, лингвистов. Публикации с их комментариями становятся достоянием широкой аудитории. А потребителями такой информации опять же становятся подростки — самые активные пользователи Интернета, которые, в свою очередь, начинают обсуждать эти события в социальных сетях. В результате возрастает нездоровый интерес к данной теме, доходящий даже до героизации преступников и способствующий активизации их подражателей [Узлов Н.Д., 2021].

Рассмотрим содержание некоторых «манифестов» на конкретных примерах. Так, согласно дневнику «колумбайнеровского убийцы» Д. Клиболда, он «осознал» себя и своего сообщника существами, равными Богу, достойными творить высший суд над людьми [Toppo G., 2009]. Этот же мотив очевиден и для казанского «стрелка» Ильназа Галявиева, что следует из протоколов его допроса: «Я бог. Все остальные — мои рабы и считаются “биомусором”. Все они должны делать, что я захочу, а я хочу, чтобы… каждый из моих рабов убил более десяти человек и сам себя убил» [Соколова К., Колесников Р., 2021]. Пекка-Эрик Аувинен, 17-летний финский подросток, 7 ноября 2007 г. в своем лицее г. Йокела убивший 8 и ранивший 12 человек, в своем «манифесте», размещенном незадолго до нападения на школу на портале YouTube, также подчеркивал: «Я — и бог, и дьявол своей собственной жизни… Я есть закон, судья и палач. Нет большей власти, чем я сам» [Кетчпул Д., 2020].

С психиатрической точки зрения такие заявления можно трактовать как проявление параноидной симптоматики, бредовых идей величия, что может служить основанием для диагностики расстройств шизофренического спектра, приводя к сомнениям во вменяемости преступника. Однако, научно обоснованно судить о вменяемости по оставленным преступниками текстам сложно, а в ситуациях, когда «стрелок» остается в живых — он нередко признается вменяемым (как, например, в случае Т. Бекмансурова).

Вместе с тем, едва ли позволяя объективно судить о вменяемости скулшутеров в целом, их дневники, «манифесты» и материалы их допросов явно указывают на одну базовую черту личности — нарциссизм[Антонян Ю.М., 1997; Логунова О.А., 2011; Тейлор Р., 2021]. Эрих Фромм, рассуждая об этой черте, пишет: «Нарциссизм является пристрастием такой интенсивности, которая у многих людей сравнима с половым инстинктом и инстинктом самосохранения. Иногда он проявляется даже сильнее, чем оба эти инстинкта» [Фромм Э., 1992, с. 53].

Ядром нарциссизма является чувство «грандиозности Я». В психоаналитической литературе описано четыре способа взаимодействия разных форм «грандиозного Я» с Другим (в этой роли может выступать психотерапевт, окружение нарцисса или мир в целом). «Богоподобно-грандиозное Я» выполняет функцию отторжения, неприятия Другого; «агрессивно-грандиозное Я» направлено на разрушение Другого. Две остальные формы носят менее деструктивный характер: «альтруистически-грандиозное Я» и «необыкновенно-грандиозное Я» выполняют функции поддержки или внушение восхищения Другому своей личностью, что по сути является проявлением тонкой и изощренной манипуляции.

Нарцисс уязвим, и его «всемогущество» призвано гиперкомпенсировать болезненно переживаемое чувство неполноценности, «инаковости», иногда (но не всегда) связанное с психопатологическими отклонениями (например, начальными проявлениями расстройств шизофренического спектра у некоторых скулшутеров). Самый пугающий для нарцисса опыт — унижение, самая пугающая эмоция — стыд [Соколова Е.Т., Чечельницкая Е.П., 2001]. Нарциссический субъект не просто ощущает себя центром Вселенной — в своем восприятии он и есть весь мир, поэтому ничто не может внушить ему страх. «Но если он чувствует, что его единственная защита против страха — самовозвеличение — находится под угрозой, страх появляется снова и приводит его в сильную ярость. Эта ярость будет проявляться интенсивнее, если для него не будет существовать возможности уменьшить опасность с помощью соответствующих ответных мер; только уничтожение критика или собственное уничтожение могут предохранить такого человека от потери его нарциссической безопасности», — пишет Э. Фромм [Фромм Э., 1992, с. 55].

Обратим внимание на два последних пункта, характерные и для мироощущения «стрелков»: «уничтожение критика» (т.е. Другого в широком смысле — враждебного мира в целом, а не только конкретных обидчиков) и «самоуничтожение» («саморастрачивание» в терминологии Ж. Батая) — суицид, но опять же грандиозный, расширенный, масштабный, запоминающийся участникам этих событий ужасом массового убийства Других.

Что символически выражают эти действия? Здесь можно согласиться с мнением Ю.М. Антоняна, который пишет, что таким образом убийца пытается «преодолеть свою ничтожность и малость, осознание которых весьма травматично, а поэтому изгоняется в бессознательное; это — желание утвердить себя, в том числе в собственных глазах, преодолеть свою изоляцию и доказать свою нужность» [Антонян Ю.М., 1997, с. 88].

Но применительно к скулшутингу батаевский «трансгрессивный опыт» преодоления Предела, не может рассматриваться ни как своеобразный способ «отчаянной» самореализации, ни как обретение свободы. В исследуемых феноменах как внешний, так и внутренний Предел, который у большинства людей представлен в форме интериоризированного табу на убийство, не срабатывают, так как все противоречия рождаются и взрываются внутри еще не ставшего личностью опустошенного молодого человека.

К объяснению возможных причин, которые приводят юных скулшутеров к выбору в пользу именно разрушительного варианта «трансгрессивного опыта», можно привлечь известную теорию психосоциального развития Э. Эриксона [Эриксон Э., 1996]. При прохождении стадий и соответствующих возрастных кризисов еще до достижения подросткового возраста будущий убийца накапливает дефицит добродетелей («virtues») — надежды и доверия к миру; воли и самоконтроля; целеполагания; принятия социальных норм и самоограничений; уверенности в себе; способности к кооперации; здоровой соревновательности.

Следующий этап, собственно подростковый, предполагает установление доминирующей позитивной идентичности. Но скулшутер подходит к нему, накапливая деформации, связанные с его неспособностью использовать позитивный потенциал, который дает прохождение предшествующих этапов личностного развития. Его мир наполнен обидами и разочарованиями, испытываемыми в отношениях с родителями и сверстниками, или чувством ущербности, приводящими к социальной изоляции. Он не умеет выстраивать партнерские отношения, отстаивать свои интересы; отсутствует включенность компенсаторных или гиперкомпенсаторных механизмов на уровне здоровых увлечений и интересов. Накапливается хроническое напряжение, которое постепенно нарастает и достигает своего пика, когда последней каплей становится очередное реальное или воображаемое психотравмирующее событие, после чего наступает этап планирования и реализации преступного замысла. В научной литературе, объясняющей поведение скулшутеров, это нашло отражение в теории кумулятивного эффекта [Levin J., Madfis E., 2009].

Можно также сказать, что путь негативной трансгрессии приводит к формированию антиличности. Термин «антиличность» является антитезой понятию цельной, здоровой личности. Если истинная личность — личность творческая, нравственная, гуманная, то антиличность лишена какой-либо внутренней ответственности и движима безнравственным произволом. Она эгоистична, индивидуалистична, самовлюбленна, самозабвенна в своем устремлении к цели — вплоть до самопожертвования, рассматривает других людей как средство осуществления своих замыслов, считает, что цель оправдывает средства. Насилие, зависть, гордыня, ненависть, месть, злорадство, вероломство, обман, лицемерие — ее основные качества. Антиличность — это человек, отрицающий не только общественную мораль, но и собственную внутреннюю гуманистическую духовность, нравственность и совесть, лишенный чувств милосердия и сострадания, основывающийся в своем поведении на антигуманных идеях, инстинктивных импульсах, внешних стимулах и животных потребностях [Оконская Н.К., 2001; Лихачев Б.Т., 2010].

Хотя этот вопрос требует специального исследования, но, можно предположить, что деструктивная форма преодоления Предела провоцируется и тем, что социализация современной молодежи все чаще происходит в социальных сетях. Молодые затрачивают на освоение этого опыта гораздо больше личного времени, при этом проигрывая в традиционных формах социализации, локализованных в объективной реальности, внешней по отношению к сознанию субъекта, и непосредственно связанных с сознанием компонентах виртуальной реальности. Несмотря на очевидные плюсы виртуальной коммуникации, из Интернета многими представителями молодежи черпается также негативный контент ненависти и насилия [Красиков В.И., Фоменко Е.В., 2020]. Опыт молодых и так ограничен в силу возраста, а цифровизация делает каждого из них первопроходцем во взаимодействии с виртуальным миром. Причем цифровая среда в условиях современного общества в существенной мере формируется как среда, ориентированная на мгновенное удовлетворение желания потребителя. Как правило, единственное усилие, требующееся от потребителя, связано с его платежеспособностью. А значит, «цифровое первопроходчество» молодых поколений пока осуществляется в мире, который, по классификации Ф.Е. Василюка, соответствует «внутренне легкому» и «внешне простому» инфантильному миру, отнюдь не способствующему формированию личности [Василюк Ф.Е., 1997]. Напротив, позитивная трансгрессия, вносящая свой вклад в формирование полноценной личности, всегда в определенной (иногда в очень большой) степени трудна и сложна, деструктивная же легка и проста. И Предел, который играет важную защитную роль, во втором случае преодолевается очень легко.

Трангрессивный принцип построения опыта подразумевает, что целостность личности обретается именно в постоянном движении по преодолению относительных границ внутреннего опыта в его взаимосвязи с внешними позициями Другого, иными словами, путем согласования с нормами, требованиями и ценностями социума. Очевидно, что определенная категория молодых людей, не прошедших адекватно этапы психосоциального развития и вставших на путь формирования антиличности, является крайне уязвимой для идей человеконенавистничества и потенциально может реализовать их в различных формах насилия, включая скулшутинг.

К сожалению, современное общество демонстрирует амбивалентное отношение к насилию, с одной стороны, осуждая, с другой — фактически пропагандируя его в масс-медиа. Эта пропаганда имеет экономические основания, ведь известно, что хорошие новости «продаются» хуже. Кроме того, известные зарубежные исследователи М. Класен, Д. Джонсон, Дж. Кьельгард-Кристиансен отмечают, что «люди демонстрируют тенденцию находить удовольствие в воображаемом опыте с угрожающими сценариями, т.к. такой опыт выполняет адаптивную функцию подготовки к угрожающим ситуациям в реальном мире», где они случаются все чаще [Clasen М. et al., 2018, p. 29].

Предполагалось, что снизить уровень насилия в обществе помогут программы, направленные на формирование толерантности в обществе. Однако практика зарубежных стран показывает, что эти программы недостаточно эффективны. Вероятно, чтобы этот инструмент по-настоящему заработал, должна быть подготовлена соответствующая почва новых социальных институтов, заботы о подрастающем поколении, дающая возможность целенаправленного формирования ценностных ориентаций молодежи.

Заключение

В качестве итога остановимся на вопросе о профилактике скулшутинга. В свете вышеизложенного формы такой профилактики должны заключаться в движении при формировании личности современного молодого человека в направлении, противоположном деструктивной трансгрессии, — в сторону укрепления того Предела, содержанием которого является человеколюбие и уважение к закону. Конкретно речь здесь может идти об интенциональной трансценденции, о повышении уровня осознанности и рефлексии в отношении подлинной человеческой ценности своих поступков, о становлении полноценного субъекта, способного гармонично взаимодействовать со своим окружением.

Воспитание этой способности у детей и подростков само по себе является сложной педагогической и идеологической задачей, — но она будет совершенно нереализуемой в отсутствие поддержки соответствующих действий со стороны объективных социальных факторов. Приходится признать, что в современном мире фактически нет зоны детства и юности, надежно охраняемых от проникновения взрослых игр и техноноваций, так или иначе легитимизирующих насилие, предполагающих у участников развитое чувство моральной ответственности и социальной автономности, которые у детей и подростков еще только складываются.

Чтобы обозначенные выше педагогические методы заработали как эффективный инструмент профилактики скулшутинга, должна быть подготовлена соответствующая почва новых социальных институтов заботы о подрастающем поколении, дающая возможность корректировки ценностных ориентаций молодежи, в частности, в период цифровой трансформации общества. 

Список литературы

Амелина Я.А. Трансформация деструктивных практик после разгрома т.н. «Исламского государства»^*: последние тенденции. «Колумбайн» в российских школах — далее везде?.. / Кавказский геополитический клуб. М.: Изд-ль Воробьев А.В., 2018. 172 с. 

Антонян Ю.М. Психология убийства. М.: Юристъ, 1997. 304 с.

Батай Ж. Проклятая часть: Сакральная социология. М.: Ладомир, 2006. 742 с.

Василюк Ф.Е. Психотехника выбора // Психология с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии: сб. ст. / под ред. Д.А. Леонтьева, В.Г. Щур. М.: Смысл, 1997. С. 284–314.

Герасимова П.С. О некоторых философско-психологических аспектах трансгрессии // Социокультурные проблемы современной молодежи: материалы II Междунар. науч.-практич. конф. / под ред. О.А. Шамшиковой, Н.Я. Большуновой. Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2007. Ч. 1. С. 153–160.

Громова Е.А. Трансгрессирующее общество: о метаморфозах социального порядка // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 7: Философия. Социология и социальные технологии. 2015. № 3(29). С. 58–63.

Давыдов Д.Г., Хломов К.Д. Массовые убийства в образовательных учреждениях: механизмы, причины, профилактика // Национальный психологический журнал. 2018. № 4(32). С. 62–76. DOI: https://doi.org/10.11621/npj.2018.0406

Дозорцева Е.Г., Ошевский Д.С., Сыроквашина К.В. Психологические, социальные и информационные аспекты нападений несовершеннолетних на учебные заведения // Психология и право. 2020. Т. 10, № 2. C. 97–110. DOI: https://doi.org/10.17759/psylaw.2020100208

Ивановская О.В. Трансценденция против трансгрессии // Научные проблемы гуманитарных исследований. 2010. № 1. С. 256–268.

Карпов В.О. Культ Колумбайна: основные детерминанты массовых убийств в школах // Вестник Казанского юридического института МВД России. 2018. № 4(34). С. 442–446. DOI: https://doi.org/10.24420/KUI.2018.49.27.001

Карпова А.Ю., Максимова Н.Г. Скулшутинг в России: что имеет значение? // Власть. 2021. Т. 29, № 1. С. 93–108. DOI:https://doi.org/10.31171/vlast.v29i1.7920

Каштанова С.М. Трансгрессия как социально-философское понятие: автореф. дис. ... канд. филос. наук. СПб., 2016. 24 с.

Кетчпул Д. О чем думает убийца // Разумный замысел. 2020. 20 мая. URL: http://www.origins.org.ua/author/?id=75 (дата обращения: 23.10.2021).

Книжникова С.В. Амок: актуальность изучения нападений в школах, причины, возможности первичной профилактики // Социальная психология и общество. 2019. Т. 10, № 1. С. 152–168. DOI: https://doi.org/10.17759/sps.2019100109

Красиков В.И., Фоменко Е.В. Группы ненависти в Рунете: ареалы Интернет-распространения и типология // Вестник Российской правовой академии. 2020. № 4. С. 5–27.

Краснухина Е.К. Эротическое и негативное // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 6: Философия. Культурология. Политология. Право. Международные отношения. 2011. Вып. 4. С. 19–24.

Лангман П. Почему дети убивают: что происходит в голове у школьного стрелка. М.: Эксмо, 2022. 304 с.

Лихачев Б.Т. Философия воспитания: специальный курс. М.: ВЛАДОС, 2010. 335 с.

Логунова О.А. Некоторые теоретические и прикладные аспекты изучения личности и поведения серийных сексуальных убийц (обзор зарубежных исследований) // Прикладная юридическая психология. 2011. № 3. С. 163–174.

Марков З. The Hill: Байден признает массовое убийство в Буффало террористическим актом // Газета.RU. 2022. 17 мая. URL: https://www.gazeta.ru/politics/news/2022/05/17/17755478.shtml (дата обращения: 17.05.2022).

Новая философская энциклопедия: в 4 т. / под ред. В.С. Степина и др. М.: Мысль, 2010. Т. 1. 744 с.

Новая философская энциклопедия: в 4 т. / под ред. В.С. Степина и др. М.: Мысль, 2010. Т. 4. 736 с.

Оконская Н.К. Цивилизация и культура. Проблемы личности. Пермь: ПГТУ, 2001. 76 с.

Пуфаль-Струзик И. Творческий путь в «трансгрессивной концепции личности» Я. Козелецкого // Психологическая наука и образование. 2002. Т. 7, № 2. С. 76–85.

Соколова Е.Т., Чечельницкая Е.П. Психология нарциссизма. М.: Учеб.-метод. коллектор «Психология», 2001. 90 с.

Соколова К., Колесников Р. «Я стрелял по школьникам, целясь в головы»: допрос Ильназа Галявиева раскрыл все детали бойни в гимназии // БИЗНЕС Online. 2021. 13 мая. URL: https://www.business-gazeta.ru/article/509119 (дата обращения: 17.10.2021).

Тейлор Р. Разум убийцы. Как работает мозг тех, кто совершает преступления. М.: Бомбора, 2021. 432 с.

Топчиев М.С. Религиозная трансгрессия и ее влияние на современное общество // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2015. № 11–3(61). С. 153–157. 

Узлов Н.Д. Насилие на экране: как масс-медиа провоцируют по подростков на скулшутинг // Психотерапия. 2021. № 4. С. 7–11.

Узлов Н.Д. Трансгрессия сексуальности: экзгибиционирующие женщины в Сети и психологическая кастрация мужчин // Отклоняющееся поведение человека в современном мире: проблемы и решения: материалы междунар. заоч. науч.-практ. конф. Владимир: Изд-во Владимир. гос. ун-та, 2010. С. 98–106.

Узлов Н.Д. Трансгрессия суицидальности, виртуальная реальность и искушение смертью // Личность в экстремальных условиях и кризисных ситуациях жизнедеятельности: сб. науч. ст. VII Междунар. науч.-практ. конф. / под ред. Р.В. Кадырова. Владивосток: Мор. гос. ун-т, 2017. С. 80–91.

Узлов Н.Д., Семенова М.Н. Игра, трансгрессия и сетевой суицид // Суицидология. 2017. Т. 8, № 3(28). С. 40–53.

Ульянова Л.Н., Шуралев Р.И. Трансгрессивный опыт в эстетическом дискурсе // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2019. № 6(92). С. 108–116. DOI: https://doi.org/10.24411/1997-0803-2019-10614

Фаритов В.Т. Трансгрессия и трансценденция как онтологические перспективы дискурса: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. М., 2015. 35 с.

Фромм Э. Душа человека. Ее способность к добру и злу // Душа человека. М.: Республика, 1992. С. 13–108.

Фуко М. О трансгрессии // Танатография эроса: Жорж Батай и французская мысль середины XX века / сост. С.Л. Фокин. СПб.: Мифрил, 1994. С. 111–132.

Фуко М. Другие пространства // Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. М.: Праксис, 2006. Ч. 3. С. 191–204. 

Хлыщева Е.В., Дрягалов В.С. От обращения к трансгрессии: проблемы современного дискурса религиозных переходов // Концепт: философия, религия, культура. 2020. Т. 4, № 2(14). С. 43–52. DOI: https://doi.org/10.24833/2541-8831-2020-2-14-43-52

Черных О.Н. Трансгрессивный принцип опыта сетевых взаимодействий // Studia Culturae. 2011. № 13. С. 105–113.

Эриксон Э. Детство и общество. СПб.: Ленато; ACT; Фонд «Университетская книга», 1996. 592 с.

Якушенков С.Н., Якушенкова О.С. Трансгрессия в условиях гетеротопных пространств фронтира // Каспийский регион: политика, экономика, культура. 2014. № 3(40). С. 276–284.

Якушенкова О.С. Религиозная трансгрессия в условиях гетеротопии // Политематический сетевой электронный научный журнал Кубанского государственного аграрного университета. 2015. № 113(09). С. 219–229.

Clasen М., Kjeldgaard-Christiansen J., Johnson J. Horror, Personality, and Threat Simulation: A Survey on the Psychology of Scary Media // Evolutionary Behavioral Sciences. 2018. Vol. 14, iss. 3. P. 213–230. DOI: https://doi.org/10.1037/ebs0000152

Fiedler N., Sommer F., Leuschner V. et al. Teacher and Peer Responses to Warning Behavior in 11 School Shooting Cases in Germany // Frontiers in Psychology. Vol. 11. URL: https://www.frontiersin.org/articles/10.3389/fpsyg.2020.01592/full (accessed: 04.10.2021). DOI: https://doi.org/10.3389/fpsyg.2020.01592

Levin J., Madfis E. Mass Murder at School and Cumulative Strain: A Sequential Model // American Behavioral Scientist. 2009. Vol. 52, iss. 9, pp. 1227–1245. DOI: https://doi.org/10.1177/0002764209332543

Langman P. Rampage school shooters: A typology // Aggression and Violent Behavior. 2009. Vol. 14, iss. 1. P. 79–86. DOI: https://doi.org/10.1016/j.avb.2008.10.003

Malkki L. Political Elements in Post-Columbine School Shootings in Europe and North America // Terrorism and Political Violence. 2014. Vol. 26, iss. 1. P. 185–210. DOI: https://doi.org/10.1080/09546553.2014.849933

Muschert G.W. Research in School Shootings // Sociology Compass. 2007. Vol. 1, iss. 1. P. 60–80. DOI: https://doi.org/10.1111/j.1751-9020.2007.00008.x

Toppo G. 10 years later, the real story behind Columbine // USA Today. 2009. URL: https://usatoday30.usatoday.com/news/nation/2009-04-13-columbine-myths_N.htm (accessed: 01.05.2022)

Получена: 01.05.2022. Принята к публикации: 30.05.2022

Просьба ссылаться на эту статью в русскоязычных источниках следующим образом:

Узлов Н.Д., Оконская Н.К., Внутских А.Ю. Скулшутинг: социально-философский аспект проблемы // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. 2022. Вып. 2. С. 264–276. DOI: https://doi.org/10.17072/2078-7898/2022-2-264-276

 

* Запрещена в России.