Выпуск 3 2022

Статья служит введением к проблематике, обсуждаемой в следующих статьях. Рассматривается гипотеза интеграции, предполагающая, что адекватное решение философской проблемы должно одновременно давать ответ и на онтологические, и на эпистемологические вопросы. Указанная проблема описывается спекулятивно, а также путем обращения к дилемме П. Бенацеррафа, кроме того, иллюстрируется на примере сравнения классической и интуиционистской математик и интерпретации понятия компьютерного доказательства. Демонстрируется, что адекватная философия математики должна одновременно учитывать онтологические и эпистемологические аспекты математики и математической практики.

А.Н. Колмогоров в 1932 г. предложил оригинальный вариант математического интуиционизма Л. Бауэра, в котором центральную роль играет различие задач и теорем, отличающихся по своему содержанию от интуиционизма А. Гейтинга и других последователей. У современных историков и логиков существуют разные мнения по вопросу о том, следует ли считать различие между задачами и теоремами у А.Н. Колмогорова логическим или же в интуиционистской интерпретации высказываний можно считать «проблемы» А.Н. Колмогорова просто альтернативным термином для теорем. В популярной ВНК-интерпретации интуиционистской логики, названной так по именам Л. Брауэра, А. Гейтинга и А.Н. Колмогорова, предлагается синтез подходов этих трех авторов, в котором различие между задачами выносится за пределы логики и трактуется как контекстуальное или чисто лингвистическое. В статье показывается, что различие между задачами и теоремами играет ключевую роль в подходе А.Н. Колмогорова, и приводится логическая интерпретация этого различия с использованием гомотопической теории типов (ГТТ). Используемое в этой теории понятие гомотопического уровня позволяет вслед за А.Н. Колмогоровым различать задачи, которые сводятся к доказательству утверждений, и задачи на реализацию конструкций более высоких уровней. Таким образом, ГТТ соотносится с точкой зрения А.Н. Колмогорова в его полемике с А. Гейтингом. В то же время в ГТТ не решается поставленная А.Н. Колмогоровым задача поиска конструктивного понятия отрицания, применимого к задачам общего вида, которая на сегодняшний день остается по-прежнему открытой.

Модальный структурализм представляет собой попытку преодоления проблем платонизма в философии математики. Продемонстрирована аргументация П. Бенацеррафа против платонизма и теоретико-множественного редукционистского реализма как одна из предпосылок возникновения модального структурализма. В качестве другой предпосылки возникновения модального структурализма описан подход Х. Патнэма. Представлен обзор основных положений модального структурализма, среди которых особое внимание уделено переформулировке положений математики с использованием модальностей как способу ухода от теоретико-множественного фундирования утверждений математики. Такая переформулировка наталкивается на проблему потенциального круга в объяснении, т.к. возможные миры как стандартный способ интерпретации модальностей сами являются теоретико-множественными. Для успешного решения этой проблемы используется предложение Дж. Хэллмана, которое заключается в том, что модальности нужно понимать как примитивы. При этом использование модальностей как примитивов создает дополнительные сложности: возможные структуры, о которых делает утверждения математика, обладают непроясненным метафизическим статусом, а объяснение наличия эпистемического доступа к таким структурам представляется крайне затруднительным. Для ухода от этих сложностей предлагается совместить модальный структурализм и модальный нормативизм. Согласно модальному нормативизму, утверждения с модальностями не являются высказываниями об объектах или фактах, они являются утверждениями о правилах языка, на котором они сформулированы. Принятие такой позиции лишает возможные структуры метафизического статуса, а проблема эпистемического доступа к ним трансформируется в проблему знания пользователем языка семантических правил этого языка. Также указывается, что модальный нормативизм может помочь решить проблемы структурализма, не связанные с модальностями, например идею зависимости «объектов» структурализма от структур.

Математический структурализм М. Резника является вариантом ответа на поставленные П. Бенацеррафом затруднения для всякой адекватной философии математики. Кратко излагается эпистемологическая часть концепции и показывается, каким образом, согласно М. Резнику, происходит познание математических объектов на основе абстрагирования от данных восприятия. Также рассматривается онтологическая часть, в соответствии с которой в качестве критерия существования берется непротиворечивость. Для понимания позиций М. Резник использует метафору геометрической точки. Так, позиции не могут сравниваться друг с другом, если они принадлежат разным структурам, подобно тому, как точки не могут быть индивидуированы, если они не принадлежат одной и той же плоскости. Математические структуры могут находиться в отношениях конгруэнтности, встречаемости (включенности), эквивалентности, но среди этих отношений нет отношения тождества, т.к. позиции структур не обязательно совпадают. Кроме того, сравнивается концепция структурной относительности М. Резника с онтологической относительностью У.В.О. Куайна. Из концепции структурной относительности естественным образом вытекает то, что может быть названо доктриной трех типов отсутствующих фактов. Каждый тип отсутствующих фактов поясняется отдельно, затем демонстрируется, что некоторые интерпретации проблемы отождествления П. Бенацеррафа являются некорректными.

В рамках неэлиминативного структурализма, например в версии С. Шапиро, происходят столкновения с так называемой проблемой неполноты математических объектов, а также с проблемой перестановки. В статье анализируется разрабатываемая Л. Хорстеном концепция родового математического структурализма, претендующая при соблюдении неэлиминативистских, реалистских позиций на решение указанных проблем. Представлены ключевые характеристики концепции видового математического структурализма, основанной на понятии произвольного объекта K. Fine, и идеи родовых структур. Согласно этой концепции, с каждым произвольным объектом ассоциирована область индивидуальных объектов — его значений. Так, с каждым произвольным числом ассоциирована область индивидуальных чисел; с каждым произвольным человеком — область индивидуальных людей. Произвольный объект обладает свойствами, общими для индивидуальных объектов ассоциированной области. Родовой структурализм трактует математические структуры как родовые структуры, а математические объекты — как произвольные. Сами родовые структуры определяются отношением инстанциации, т.е. отношением нахождения в состоянии. Являясь версией неэлиминативного структурализма, концепция родового структурализма избегает трудностей, с которыми сталкиваются другие формулировки этой позиции. Наравне с этим интересной особенностью концепции является смещение внимания с онтологической проблематики к метафизической, игравшей второстепенную роль в дебатах о математическом структурализме. В силу этого одной из важных проблем мы считаем проблему независимости и определенности произвольных объектов, на которую указывал еще K. Fine. Применительно к файновской концепции произвольных объектов уже получены интересные результаты посредством применения независимо-дружественной логики, концептуальный аппарат которой, на наш взгляд, позволит получить важные для структуралистской философии математики метафизические результаты. Обозначены преимущества анализируемой концепции и охарактеризованы направления ее дальнейшего развития.

Интеракция между больным и врачом преломляется через феномен доверия. В античности забота индивида о себе происходила через метафорические объекты: сны и их пересказывание, ревизию, зеркало и т.д. В эпоху Просвещения доверие становится в некотором роде экономической характеристикой, которая измеряет отношение к человеку и формирует представление о нем. В моральном контексте феномен доверия проявляется через симпатию, которая означивается как «социальная смазка» (А. Смит), которая обеспечивает развитие чувства братства и вместе с тем вносит смысловые коррективы в определение личного пространства.. В философии XX в. в трудах П. Штомпки, Э. Гидденса, М. Фуко, А. Селигмана доверие предстает в ином объяснении: философы формируют это понятие через этическое поведение, стремятся найти различие через соотношение с ее синонимами (уверенность, вера). Социальная функция доверия вплетается в медицинскую сферу в аспекте взаимоотношений между пациентом и врачом. Интеракция пациента и врача сопровождается вербальным и невербальным общением (в статье предпринимается попытка объяснить доверие через последний вид общения), которое позволяет первому ожидать определенного высказывания и/или выстроить поведение: отнестись к врачу с подозрением или довериться ему. Паттерн поведения врача обуславливает заключение о нем самом со стороны больного. Пациент следит за тем, как его осматривают, и дает внутреннюю оценку. В процессе коммуникации их взаимоотношение переходит от патерналистской модели отношений к коллегиальной (согласно концепции Р. Витча). Врач через осмотр (профессиональный или поверхностный) формирует представление о болезни в то же время о (не)соответствии ожиданию пациента. В сопоставлении внешнего через внутреннее у больного проявляются компоненты заботы: социальные практики (наблюдение и/или выявление симптомов врачом например) в индивидуальном человеческом бытии (Е.Н. Болотникова).

Философия в своей истории во многом предвосхищает классический, неклассический и постнеклассический типы научной рациональности. За последними угадывается нечто большее, чем варианты науки: эти типы соответствуют определенным стилям человеческого мышления вообще и определенным мировоззренческим позициям в частности. При анализе основного вопроса мировоззрения выявляется эволюция отношения человека к миру, которая рассматривается на примере концепций В.С. Степина, Г.С. Батищева, М.М. Прохорова, В.В. Кизимы, М.Г. Зеленцовой и В.А. Кутырева. Эта эволюция выражена в динамике философской мысли. В плане исторического становлении мировая философия образует магистральную спиралевидную линию развития, проявляясь в формах классического, неклассического и постнеклассического философского мышления. Первое из них предполагает монолог мира, второе — монолог человека, а третье — их диалог. Поскольку этот диалог проходит при ведущей роли человека, постольку постнеклассическая философия антропоцентрична. Она обладает интегративным характером, т.к. включает классическую и неклассическую рациональности в качестве своих подчиненных моментов. Условием успеха практической деятельности выступает применение того или иного исторического типа рациональности к соответствующему ему типу систем: классической рациональности — к простым системам, неклассической — к сложным саморегулирующимся, постнеклассической — к сложным саморазвивающимся. Постнеклассическое мышление предполагает глубоко личностную и практически ориентированную позицию субъекта познания. На примере проблемы межформационного перехода от капитализма к посткапитализму рассматриваются особенности практического применения постнеклассического мышления к обществу как сложной, саморазвивающейся системе. Мышление классического типа, характерное для ленинизма, обусловило текущую неудачу межформационного перехода. Постнеклассическое понимание последнего состоит не в следовании навязанной извне общественной модели, а в свободной самодеятельности социальных субъектов.

Строившаяся на материалистических основаниях советская этнография столкнулась во второй половине XX в. с трудностями определения этноса. Традиционно понимая его как совокупность разного рода социальных общностей (экономической, территориальной, языковой, культурной, психической), она не смогла объяснить несовпадения их границ и выделить в них собственно этническое содержание. Данные трудности были вызваны, прежде всего, эвристической ограниченностью господствовавшей абстрактно-всеобщей диалектико-материалистической теории, способной ухватить в развитии лишь общее за вычетом всего многообразия особенного и единичного. Этнос — конкретное явление, представляющее собой единство общих, особенных и единичных сторон социальной действительности. Определение его сущности возможно лишь при углублении материалистической теории, переходе к конкретно-всеобщей диалектике, описывающей в развитии как общее, так и сжатом, обобщенном виде все многообразие особенного и единичного. Наиболее перспективным вариантом данного углубления может стать определение этничности на основе диалектики родовой и индивидуальной человеческой сущности. С учетом данной сущности этнос можно определить как отдельное общество, воспроизводящее себя как человечество для себя и других. Данное определение позволяет раскрыть этнос как единство не совпадающих между собой сторон общественной жизни (различных социальных общностей), проявляющееся в единстве основных тенденций развития (дифференциации и интернационализации), направленное на производство общекультурных ценностей.

Предметом настоящего исследования является ревизия философско-теоретических и мировоззренческих оснований хронотопологической модели мироздания (представления о пространственно-временной организации сущего, разработанного А.А. Ухтомским и М.М. Бахтиным), в контексте экзистенциально-ориентированной критики современной философской ситуации и последующего переосмысления диалектико-категориальных схем классической европейской философии, к которой принадлежит отечественная философская культура. К настоящему моменту путь развития хронотопологической концепции от единичного термина «хронотоп» до развернутой автономной философской дисциплины (например, феноменология, философская герменевтика, философская антропология) представляется невозможным без принципиального переосмысления оснований ее не только логической, но и экзистенциальной непротиворечивости, что, в свою очередь, невозможно без обращения к экзистенциальным основаниям существования современного философа и современной философии. Экзистенциальные полнота и подлинность рассматриваются как принципиальный базис философствования и философской концепции в борьбе против бытийной неполноты, отчужденности и падшести, характеризующих современное наличное бытие человека. В свете отмеченного в качестве авторского варианта пути становления принципиально-категориальной базы хронотопологии как самостоятельного философского направления предлагается такое концептуальное ее основание, в котором осуществляется синтез критически пересмотренных с экзистенциальной точки зрения фундаментальных понятийных и диалектических схем европейской философской традиции, а также определяются векторы дальнейшей конкретизации хронотопологической модели мироздания, человеческого существования, общественной структуры, культурно-исторического развития. Одновременно предложенная схема не приватизирует и не отменяет иные вероятностные траектории эволюции концепции хронотопа, что не противоречит артикулированному исследованием принципу экзистенциальной подлинности теории.

В настоящее время существует огромное разнообразие теорий, эмпирических моделей, объясняющих разные аспекты психики человека. Все это многообразие приводит к «фасеточности» психологии (Д.В. Ушаков). Возможно ли из этого состояния эмпирической многоаспектности перейти к целостному пониманию человека? Я.А. Пономарев предложил два пути решения данной проблемы: синтез «сверху – вниз» и синтез «снизу – вверх». Первый путь предполагает движение от теории к эмпирической верификации, второй — от эмпирических моделей к теоретическим обобщениям. Возможен и третий путь — интеграция «сверху» и «снизу» совместно, т.е. теоретически и эмпирически с единых позиций. Так обеспечивается дополнительность теории и эмпирии. Цель данной работы — изучить возможность кросс-эмпирических индивидуально-интеллектуальных интеграций на кросс-теоретической основе, которую составляют теория интегральной индивидуальности В.С. Мерлина, структурно-динамическая теория интеллекта Д.В. Ушакова, теория дивергентного (креативного) мышления Дж. Гилфорда. В качестве методологических оснований исследования выступают: общенаучный принцип системности; полисистемный подход, который предполагает как различение нескольких систем, так и их объединение в общую более крупную метасистему; интегративный подход в психологии. Основными методами исследования являются анализ, синтез и обобщение. Намечены три линии интеграции: теоретические совместно с эмпирическими, кросс-теоретические и кросс-эмпирические. На основе рассмотрения ближних причин, а также каузального процесса, разработана концепция каузальных цепей, позволяющая изучить индивидуально-интеллектуальные интеграции в динамике их изменений. Выделены гомогенные и гетерогенные каузальные цепи. Впервые предложено рассматривать индивидуально-интеллектуальные интеграции в ракурсе каузальной цепи. Результаты теоретического анализа могут быть использованы для эмпирического выявления индивидуально-интеллектуальных интеграций как основных компонентов образовательного капитала.

Исследование посвящено изучению опосредующей роли контрольных переменных при восприятии Другого в условиях негативной пре-стимульной дистракции. Обнаруженный в результате такой дистракции эффект контраста, который проявляется в существенном улучшении отношения к целевому объекту, подвергается анализу при разном уровне оценок его внешности и сходства с ним. Изучается также половая специфика проявления данного эффекта. В исследовании принял участие 541 студент, в том числе 417 девушек (77 %) и 124 юноши (23 %) в возрасте от 17 до 35 лет (М = 20,11 ± 1,33). Обнаружено, что факторы внешней привлекательности и сходства с объектом опосредуют эффекты контраста при восприятии амбивалентной (но не валентной) личности. Выявлена специфика опосредующей роли этих факторов при оценках целевого объекта по трем диспозиционным чертам: сознательности, экстраверсии и нейротизму. Как выяснилось, юноши демонстрируют устойчивое отношение к амбивалентной девушке независимо от негативного пре-стимульного воздействия, в то время как девушки при восприятии амбивалентного объекта женского пола проявляют высокую подверженность негативной пре-стимульной дистракции. Полученные результаты уточняют и ограничивают круг эффектов негативного пре-стимула в процессе социальной перцепции. Данные закономерности позволяют повысить точность прогноза перцептивных эффектов с учетом исходных установок субъекта восприятия.

В данной статье представлены результаты проведенного эмпирического исследования, посвященного изучению взаимосвязи бодимодификаций и самоповреждающего поведения у людей, переживших психологические травмы в детском возрасте. Актуальность данной проблематики обуславливается частотой случаев реализации самоповреждающего поведения и нарастающей популярностью бодимодификаций в современной популяции. В качестве гипотез исследования принимались следующие утверждения: выраженность бодимодификаций и селфхарма положительно связана с пережитыми в детстве психологическими травмами; психологические травмы, связанные с насилием, пережитым в детстве, сильнее коррелируют с бодимодификациями и самоповреждением во взрослом возрасте по сравнению с другими видами психологических травм. В исследовании приняли участие 105 женщин и 71 мужчина в возрасте от 16 до 50 лет (средний возраст женщин — 21,5 лет, средний возраст мужчин — 25,2). Использованы методы опроса и субъективного шкалирования. Анализ взаимосвязей между переменными осуществлялся с использованием непараметрических методов. Для исследования корреляции применялся непараметрический коэффициент Спирмена. Межгрупповое сравнение шкальных оценок осуществлялось при помощи однофакторного дисперсионного анализа. В результате обработки данных были получены статистически значимые слабые положительные корреляции между количеством бодимодификаций и общим показателем неблагоприятных жизненных событий. Количество бодимодификаций значимо положительно связано с опытом семейных психотравмирующих событий и насилия. Коэффициент самоповреждений был значимо положительно связан с общим показателем неблагополучных жизненных ситуаций, опытом семейных психотравмирующих ситуаций и насилия. Значения коэффициентов корреляции между самоповреждением и неблагоприятными жизненными ситуациями оказались несколько выше в сравнении с корреляцией бодимодификаций и неблагоприятного детского опыта. Корреляционный анализ показал слабую, но значимую положительную связь между показателем самоповреждения и количеством бодимодификаций. Обнаружены значимые различия в показателе психотравмирующих событий между подгруппами респондентов с пирсингом и без него. У респондентов с пирсингом отмечаются значимо более высокие показатели по общей шкале неблагоприятных жизненных событий, а также по шкале семейных психотравмирующих ситуаций и шкале психотравмирующих событий, связанных с насилием, по сравнению с респондентами без пирсинга. По результатам регрессионного анализа коэффициент самоповреждений был значимо связан с фактором пола, фактором семейных психотравмирующих событий и психотравмирующих событий, связанных с насилием. Эта модель объяснила 16,2 % дисперсии коэффициента самоповреждений. Количество бодимодификаций, в свою очередь, было значимо связано только с фактором пола и фактором психотравмирующих событий, связанных с насилием, данная модель объяснила всего 7,4 % дисперсии количества бодимодификаций.

Актуальность исследования обусловлена высокой конкуренцией среди организаций, которая заставляет руководителей искать новые методы для повышения эффективности деятельности. Одним из наиболее значимых факторов успешной деятельности является высокий уровень организационного доверия, в связи с чем активно исследуются различные факторы формирования доверия в организации. На сегодняшний день достаточное количество работ посвящено организационным и индивидуальным условиям формирования организационного доверия. Меньше внимания уделяется культурным предпосылкам, таким как обобщенное доверие, социальный контроль и ценности коллективизма и индивидуализма в обществе. На основе теоретического обзора были описаны механизмы формирования доверия посредством указанных культурных предпосылок. Выявлено, что организационное доверие связано с восприятием поведения со стороны других сотрудников (обобщенное доверие), но не идентично доверию на поведенческом уровне. Сотрудники могут демонстрировать высокий уровень обобщенного доверия, но при этом — готовность быть уязвимыми перед другими в совместной деятельности. Установлено, что социальный контроль в обществе отрицательно влияет на организационное доверие, поскольку нарушает неформальные связи и не позволяет формироваться неформальным нормам и правилам, которые являются важными условиями для создания доверия. И наконец, обнаружено, что организационное доверие положительно связано с индивидуализмом и с ориентацией на коллективную деятельность. При этом доверие коллективистов ограничено людьми с тесными социальными связями, доверие индивидуалистов выходит за рамки этих отношений. Исходя из этого, особую роль приобретает поведенческая стратегия формирования положительной репутации «хорошего» человека, которая способствует благополучию индивида, обеспечивая ему помощь и поддержку со стороны других. Сформулированные выводы позволяют говорить о значимости культурных предпосылок при формировании доверия в организации, что в последующем должно учитываться в эмпирических исследованиях.